Сибирские огни, 1968, №10

— Ладно. Не будем. Рассказ вот... Как он? — Прочитай, кум, в кружке деткоров,— предлагает Додька.— А вдруг напечатают? Я бы напечатал. Есть в нем что-то... Не знаю я, как сказать! У меня внутри Все так и дрогнуло... МОИ ПОРАЖЕНИЯ Я очень волновался, когда читал, даже руки тряслись. Тихо было в комнате, забитой шкафами, столами и ребятами. Зверин, которого мы между собой уже звали Витей, сидя на широком подоконнике, что-то записывал, с горячим интересом поглядывал и на меня, и на ребят. Глаза его, казалось, косили еще сильнее. В сумраке за окном начал накрапывать дождик, и стекло становилось все больше и больше рябым от капель. И была у меня в душе какая-то неразбериха: и тревожно, и грустно, наверное, от этой поздней осени или от собственного рас­ сказа и в то же время и счастливо было, как будто я ушел в иную жизнь. >i сидел за отдельным столом перед ребятами, как учитель в классе. С ощущением, что сейчас произошло новое, необычайное для меня, я перевернул последнюю страницу... — Все,— тихонько сказал я и замер в ожидании приговора. Молчание. Перед глазами мельтешат лица, взлохмаченные воло­ сы, руки. Кое-кто перешептывается. Севка с Додькой насторожились. — Ну. давайте, выскажемся,— произносит Зверин.— Кто распеча­ тает таинственную бутылку? Молчание. Значит, ничего и не произошло? И мой Вася Краешков никого не тронул? Зачем я читал? Может, я читал дрянь! Вскочить бы и в дверь, и больше сюда ни ногой. Ничего и никогда у меня не по­ лучится. _ Я с отвращением сую тетрадку в карман штанов, боюсь поднять глаза, взглянуть на ребят. — Что плохое и что хорошее в рассказе? — допытывается Витя Зверин. Окна порой дребезжат, сквозь них проникает шум проспекта, ры­ чание грузовиков, разноголосица автомобильных сигналов. В городе уже нет ни одного извозчика. — Какой-то он заполошный, этот Краешков. Мозги у него набек­ рень! — густо краснея, почему-то не говорит, а выкрикивает долговя­ зый парень, с пробивающимся противным пушком на губе. Это Колька Максимов. Он из другой школы, в 9 группе учится. Когда Максимов хмурится и сдвигает шнурки бровей, они на пе­ реносице как бы связываются узлом. — Давай, давай, говори! — Выкидывает всякие номера. Ногу баюкает! Телеграфный столб пинает! Подумаешь, разоблачитель. Этакий футурист-анархист. Бун­ тарь-второгодник! Чего это он так говорит? Некоторые фразы бубнит под нос, а дру­ гие выкрикивает, словно то засыпает, то просыпается. И одну фразу зачем-то разрывает на две, на три. А на переносице у него то и дело завязывается черный, лохматый узел. — Рядится под кого-то! Позы всякие принимает. И потом, кроме клопиного царства ничего не видит. Кругом одни мещане для него... А кто же революцию делал?! А кто же пятилетку сейчас на себя взва- 4 Сибирские огни № 10 49