Сибирские огни, 1968, №10

то и дело летели в ворота и справа и слева — успевай только поворачивайся. Форвар­ ды не даром ели хлеб. Потом на стадионе появилось несколько взрослых парней, по-видимому, из местной футбольной команды. Парни вытряхнули из рюкзаков бутсы и майки, переоделись, основательно покурили и ленивой рысцой выбежали на поле. Место в воротах занял настоящий голкипер, в перчатках и гетрах. ...Первый гол с одиннадцатиметровой отметки заколотил ему маленький рыжий хлопчик с перевязанным горлом. Я ждал, что за этим последует привычное: «А ну-ка ты, пузо сбоку, шпарь отсю­ д а — не мешай тренироваться!» Однако ничего подобного не случилось. Футболисты быстро перемешались с будущими Понедельниками, и начался паритетный обстрел ворот. Вратарю приходилось туго. Тем не менее, когда мяч попадал к какому-нибудь юному бомбардиру в сползающих штанах, он не забывал сдобрить и без того напря­ женную обстановку этаким драматическим нюансом. — Опасная положении! — панической скороговоркой выкрикивал он и, растопырив руки, рискованно бросался вперед. И, к обоюдному удовольствию, чаще пропускал, чем ловил мячи, пробитые пацанами. Вряд ли кто-то, деятель какого-нибудь «Спортсовета» или иные ребячьи забогни- ки, обязали этого парня заниматься с подрастающей сменой, да еще столь вдохновен­ но и артистично. Это была особая дивногорская демократия, к которой я успел при­ выкнуть и которой уже не удивлялся. Но сейчас такая вот стихийно возникшая спайка между поколениями разволнова­ ла меня. Может быть, потому, что забрел я на стадион, возвращаясь от Бориса Нико­ нова. А ведь не сегодня, думал я, родилось эго особенное отношение дивногорцев к своей ребятне. Наверняка были и у маленького Бориса такие вот взрослые друзья. Воз­ можно, кто-то из тех, чьи портреты висят теперь в новом Доме культуры под подписью «Комсомолу верны». Обязательно были, иначе откуда же эта доброта, и это мужество, и жизнелюбие. Самому Борису я такой вопрос не задавал. Как не спросил и о многом другом. Потому, что пришел к нему не в качестве корреспондента, собирающегося написать о необыкновенной судьбе, пришел как работник журнала к своему будущему автору. Не смогу теперь восстановить облик этой комнаты, остался в памяти лишь столик с лекар­ ствами и папиросами, том энциклопедии, на котором лежал мой блокнот, и спокойное, полное достоинства молодое лицо хозяина. Да и некогда было осматриваться. Мы «раз­ говаривали». Заключаю это слово в кавычки, потому что так беседовать мне еще не доводилось. Я быстро писал, вырывал листки из блокнота, протягивал Борису. Он про­ читывал, задумывался на секунду и отвечал негромким глуховатым голосом. Малогабаритное пространство, замкнутое тремя стенами. В четвертой — расчле­ ненная оконным переплетом вечная картина — Енисей и высокий, заслоняющий небо, левый берег. Левый берег ошеломляюще красив. У художников, впервые увидевших его, пересы­ хает во ргу. Московские корреспонденты, расточая столичный шарм, выклянчивают у администратора гостиницы номерок с видом на Енисей. Левым берегом можно любо­ ваться три дня. Можно неделю. Можно через два года, распахнув окно, в который раз замычать от восхищения. Но случаются слякотные гриппозные дни, и случаются одино­ кие фиолетовые вечера, когда левый берег начинает казаться стеной, отгородившей ма­ ленький Дивногорск от прочего сущего мира, от большой земли. И это происходит с теми, кто гоняет футбол на стадионе, пронзает рвущимся из рук вибратором вязкий бетон, спешит да свидание и спорит о новых стихах Владиле­ на Белкина в кафе «Романтика». А у Бориса Никонова — три стены и окно. В одиннадцать лет он упал с кедра, повредил позвоночник и с тех пор неподвижен. Спустя несколько лет — новое несчастье: болезнь дала осложнения и наступила глухота. Сейчас Борису восемнадцать. Весь видимый мир его заключен в прямоугольнике