Сибирские огни, 1968, №10

Зашел за ней какой-то тип. И это уже не первый раз. Так что имей в виду. Он по-доброму, сочувствующе смотрит на меня. Я отхожу, закури- ваю, стараюсь быть спокойным, хотя мне хочется схватить пальто и броситься к дому Тони. Я не ждал такого. Я и подумать не мог. Это об­ рушилось внезапно, застало меня врасплох. Руки мои вздрагивают. Противно вздрагивает и нижняя губа. Не могу работать. Я одеваюсь. Инна выходит вместе со мной.,«Теплый ветер Атлантики» шумит в го­ лых мокрых тополях, несет дождинки. Инна делает вид, что ничего не знает и говорит о новом спектакле «Красного факела», хочет меня от­ влечь, ободрить. Останавливаемся среди мотающихся тополей вдоль тротуара. Ветер уже ревет в их вершинах, брякает вывеской на киоске. Инна платочком вытирает с моего лица дождинки, поднимает во­ ротник моего пальто. , Нет, не могу слушать, говорить, стоять. Я убегаю. На другой день на занятия Тоня не пришла. Лера сказала мне, что она выходит замуж за сапожника, который потихоньку, на дому, здо­ рово шьет дамские туфли и много зарабатывает. Дня через три та же Лерка перед уроком шепнула мне: — Иди н-на лестницу, н-на второй этаж... Ждет... П-плюнь на нее! Я иду, а внутри у меня пусто, и в этой пустоте только зябкая, не­ удержимая дрожь, да что-то похожее на сверлящий, пронзительный звук. Хлопает дверь, люди подходят к кассе. Холодно и неуютно в этом гулком, каменном вестибюле с афишами на скользких от изморози сте­ нах. Из него по лестнице я поднимаюсь на площадку второго этажа, иду, держась за ледяные перила, и смотрю вверх, а там стоит совсем не зна­ комая мне девушка в модном, красном пальто с воротничком и обшла­ гами из седого каракуля, в белом берете, в сверкающих резиновых бо­ тиках с меховой опушкой. Все чужое, и даже лицо в чем-то изменилось, и пахнет от нее не­ знакомо дорогими духами, и руки чужие в лайковых перчатках, а в ру­ ках новенькая белая сумка. — Какая ты... новая,— говорю я и даже пытаюсь улыбнуться, что­ бы не быть жалким. Тоня растерянно смотрит на меня, а потом прижимается лицом к моему плечу, обдавая чужим, ненавистным мне запахом прекрасных духов. Внизу гулко гремит дверь, Тоня поднимает голову. У нее даже при­ ческа другая. Что-то чудится мне враждебное в этой прическе, и в этом пальто, и в этих перчатках. — Не сердись на меня, а? — умоляет Тоня.— Не будешь сердить­ ся, а? — Как же ты смогла? — мягко упрекаю я ее.— Столько у нас всего было... Мне все не верится..-. Глаза ее наполняются слезами, она теребит кончики перчатки, не смотрит на меня. — Как ты могла! — уже удивляюсь я, переполненный нежностью » горечью. — Ты сам знаешь, как я жила... Брат всячески ругал, каждым кус­ ком корил. Жена его тоже. Не могу я больше так. И мама не может. Я не думаю о себе, мне жаль Тоню, мне кажется, что она губит свою жизнь, я боюсь, что ей будет плохо с этим сапожником. И мне хочется защитить ее детскость, ее беззащитность. < — А как же театр? — восклицаю я. Внизу все гремят и гремят гулкие выстрелы дверей. На площадке