Сибирские огни, 1968, №10

отрываюсь с болью потому, что за всем этим остается частица моей жизни, все это стало свидетелем чего-то, напоминанием и, как затонув­ ший в озере град Китеж, звонит мне своими колоколами со дна прош­ лого. НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ТВОИ... С Тоней в это лето я встречался не очень часто. Она была занята дома то одним, то другим. Иногда мне казалось, что она просто избегает меня. И однажды, после недельной разлуки, впервые пошел к ней до­ мой... Робко поднимаюсь по скрипучему крыльцу старого, обшитого дос­ ками, серого дома. Я знаю, что в двух его комнатах живет семья Тони­ ного брата, а Тоня с матерью ютятся в третьей, самой маленькой ком­ натенке. В кухне я вижу худую, высокую женщину с длинным, злым лицом. Женщина едва кивает на мое «здравствуйте», разминая в кастрюле дере­ вянной толкушкой горячую картошку. Клубы пара оседают на ее лице и руках россыпью капель. Из комнат бегут ребятишки, мал мала мень­ ше, они столпились, глазеют на меня, открыв рты. — Ну, чего выпялились?! Чего не видели? Марш на улицу! — кри­ чит женщина, и ребятишки, толкаясь, валятся через порог в открытую дверь. Между дверью и косяком всунут кирпич. Рука отводит цветную занавеску, и показывается Тонино лицо. Яр­ ко вспыхнув, оно становится растерянным. — Иди сюда,— приглашает Тоня.. Я вхожу за дощатую переборку. В углу комнатушки стрекочет швейная машина: старуха шьет что-то белое, воздушное. Столик под льняной скатеркой, два гнутых венских стула, сундук, накрытый козьей шкуркой, белоснежная кровать, должно быть, одна на двоих. Над кроватью по дощатой переборке бугрятся, завешенные про­ стыней, пальто и платья. В окошко ломится жаркое солнце, и комнатенка кажется ослепительно сахарной, столько в ней белого. ' — Мама, а вот и...— Тоня называет меня. Старуха останавливает машину «Зингер» и поворачивается к нам. Повязанная белым в синий горошек платком, довольно еще креп­ кая и даже свежая, она с большим интересом и любопытством разгля­ дывает меня такими же, как у Тони, серыми глазами. Неожиданно она радостно смеется: — Господи, вылитый отец! Тут уж не ошибешься *—порода.Михаи­ ла на лицо. А вот взгляд... взгляд Дунин. Ласковый, стеснительный,— Старуха опять смеется.— У Миши взгляд был... греховодника! Рядом с ним, бывало, не дремли и рот не разевай... Как же, бывал он у меня... у нас! Гостил...— И она бледно зарозовела. Что такое?! Или мне померещилось? Или это нелепая фантазия? Я еще не могу понять, из каких слов, интонаций, пауз' старухи вырвалось для меня далекое прошлое. Но мне вдруг чудится, что она знает отца по-особенному... Я с мальчишески откровенным любопытством рассматриваю эту ста­ руху, свидетеля и участника давно отшумевшей жизни. — Отец приходил сюда, вот сюда? — спрашиваю я, завороженный своей догадкой. — Сюда, сюда... И в этой комнате сиживал. Вот за этим столом,— старуха мудро усмехается и вытирает большой ладонью увядший рот,