Сибирские огни, 1968, №10

его студии. Студийцы любили Вахтангова. Голодные, раздетые* помеще­ ния для занятий нет... О, романтика этих бездомных студий середины двадцатых годов! Я Чувствовал ее. Студийцы Вахтангова — недавние солдаты гражданской войны, ра­ бочие, крестьяне — днем работали в разных учреждениях, а вечером шли в свою студию. Репетировали где только придется, репетировали ночи напролет, а потом, счастливые от творческих находок, шли со своим учи­ телем на рассвете по пустынным, гулким улицам Москвы и спорили о пролетарском театре, о революционных пьесах, о судьбах мира, о Мая­ ковском, -пели, слитые в единую Семью, готовые отдать жизнь за своего учителя. Они сами оформляли свои спектакли, сами были рабочими, бута­ форами, костюмерами, реквизиторами. И у нас замирали сердца, и нам хотелось так же любить Кислицы­ на, любить беззаветно, безоглядно, верить в него и тоже не спать ноча­ ми и где угодно репетировать, -искать, творить, создавая новое, небыва­ лое искусство. Кислицын не приучал нас к сдержанности чувств, а, наоборот, рас­ ковывал их, учил нас мгновенно вспыхивать, на все откликаться. «Страсть, темперамент» были его любимыми словами. Завороженно слушали мы нашего учителя, и это ему нравилось. Из-за того, что мы так относились к Кислицыну, к нам благоволила и Андис. Она преподавала историю русского и западноевропейского те­ атра. Андис говорила нам о Шекспире, Ибсене, о Чехове и Горьком, о Гольдони и Лопе де Вега, о Бомарше и Мольере. Она засыпала нас бли­ стательными именами, среди которых вдруг появлялось и имя Кисли­ цына, и Андис, говоря о каких-то законах творчества, ссылалась на его роли, а также на роли великого Кина, Мочалова или Щепкина. В Е СНА Весной пронесся слух, что часть студентов, не проявивших способно­ стей, будет отчислена из техникума. Нас охватила тревога, смятение и даже страх. Каждый мог попасть в «черный список»... — П-противно! К-каждый может распоряжаться т-твоей судьбой! — в ярости, сильно заикаясь, говорит Лера Шмелева, в уголках ее губ вскипают пузырьки.— Пусть т-только меня т-тронут, я этот т-тюз сожгу вместе с руководителями! — Сумасшедшая ты, Лерка! — смеюсь я. Она, действительно, способна на все. Дома, например, она устраи­ вает такие концерты, что ее боятся, как огня. Она может запустить в отца, в мать, в старшую сестру туфлей, табуреткой или побить окна. В доме у них постоянно не умолкали ссоры. Отец, сапожник, бородатый великан, кроткий, как теленок, все сно­ сил молча и покорно. Но, несмотря на эту ее изломанность и истеричность, мы считали Лерку «своей в доску». Ей можно было доверить любую тайну, она уме­ ла ее хранить, она делилась с нами последним: есть у нее рубль, она отдаст тебе полтинник, принесет бутерброд — отломит половинку. Иног­ да притащит кулек пирожков, сует нам, смеется: — Это я у своих д-домашних п-паразитсгв ликвидировала, а то за­ жрались т-там совсем! Я как-то попросил у нее денег, она ответила: