Сибирские огни, 1968, №10

— Вот сейчас ты верно живешь. Закрепи это. Идем! Взбаламученный, я выхожу за ней на улицу. Теплый, заваленный снегом, лунный вечер. Воздух особо душистый, будто бы весенний, или это действительно издали, из-за моря дохнула весна, напомнила, что она tecTb на свете? Я даже не застегиваю пальто, не надеваю рукавицы. Сейчас бы на лыжах, в поле, в березняк, насквозь просвеченный луной. Ах, какой там нетронутый снег! Ступи без лыж, и провалишься по пояс. Инна рассказывает о двухлетнем сынишке Славке разные забавные истории. Одна мне особенно понравилась. Когда Славка видел луну, он всегда дул на нее, пытаясь погасить. Для него существовало много луч. Его несли, низкая луна скрывалась за домом, потом появлялась снова, и Славка говорил: «Вот еще луна!» Опять дом заслонял ее, и снова она появлялась, и опять Славка кричал: «Еще луна!» Все новые и новые лу­ ны являлись ему, и уж совсем он изумился, когда увидел луну еще и в луже. «Не забыть записать»,— наказал я себе. Одна сторона улицы укутана в черную тень, другая — резко оголена лунным светом. Мы стоим в тени, и для нас пылает всего лишь одна луна. — Я тебе нравлюсь хоть немножечко? — спрашивает Инна. — Нравишься. — Это сегодня, а завтра? Я молча пожимаю плечами. Она же знает о Тоне. Как все странно. И неожиданно. И как-то неестественно. У нее ведь ребенок и муж. А я по сравнению с ней мальчишка. Может быть, жизнь ее сложилась неудачно и ей совсем плохо, и она ищет во мне что-то свое, ненайденное или потерянное? А что, если она просто... порочная?! Может быть, она догадалась, о чем я думаю? И побоялась оттолкнуть меня, стать мне противной? Не знаю. Но она вдруг просто и дружески сказала: — Ну ладно, беги домой! И от этого голоса Инна показалась мне доброй и приятной... На другой день мы показали свою работу. Среди сумрачного фойе стульями выгородили комнату Сусанны. Я притащил стол. Студенты расселись у стены. Набросив шубу на плечи, сел за свой столик и Кислицын. И вот мы с Инной под взглядами десятков глаз. Тут уж не за что спрятаться, нечем прикрыться. Даже движение ресниц твоих видно. Видно, что глаза твои выражают. Эти минуты всегда меня страшили. Выйдешь перед зрителями, и сразу весь сожмешься, начинаешь фальши­ вить. Но сегодня я чувствовал себя удивительно хорошо. Я слышал Ин­ ну, понимал ее, отвечал ей, действовал, думал, оценивал, и не было у ме­ ня мучительного ощущения фальши, был радостный подъем и большая сосредоточенность на происходящем. Когда мы садились на место, Лера Шмелева показала нам большой палец, дескать, здорово. Смотрю, и Кислицын улыбается. — Ну, вот и получилось,— сказал он,— Вы жили, а не показывали, что живете! Он часто рассказывал нам о Мейерхольде и о Станиславском, о Вахтангове, об их репетициях, о знаменитых спектаклях, о рождении ■ совсем нового советского театра С особенной страстью он повествовал нам о Вахтангове, о его неповторимой «Принцессе Турандот», и еще о