Сибирские огни, 1968, №10

яаши педагоги-актеры бывают занцты на репетициях, стипендия ма­ люсенькая, да и ту подолгу задерживают, и студенты, живущие в об ­ щежитии, перебиваются с хлеба на квас. А что это за общежитие! Под­ вальная, холодная комната в театре. В тусклом окошке мелькают лишь ноги прохожих. Человек семь уже не вытерпели, ушли из техникума. Мы, конечно, понимаем, что все эти неурядицы не от злого умысла начальства. Время такое — строится целое государство! Сколько же нужно денег, всяких материалов, специалистов, а все это еще в обрез. Перетерпеть, перенести два-три года, а там все наладится! При­ несло же сегодня утром радио славную весть: отменили на хлеб кар­ точки. Дома у меня тоже было не ахти как. Мать вздыхала и молилась и кое-как выкручивалась в нашем скудном хозяйстве. Но теперь станет полегче. С хлебом можно жить. Изводили и мучили идиотские мелочи, вроде истрепанных ботинок, истрепанного костюма, не греющего пальто, очередей. И еще погода, черт бы ее побрал! Всю зиму метели, вьюги, треску­ чие морозы, снежные заносы. И как же мне захотелось снова в школу! Парты, учебники в кля­ ксах. Тетради. Школьницы. Севка, Додька. Даже уроки математики — все это сейчас предстало дорогим. Но все это ушло, исчезло. «Как это исчезло?! — тут же возмуща­ юсь я,— Ведь все лучшее у Севки, Додьки, у Игоря и Верочки, у Саш­ ки Сокол, все вошло в меня, а мое — в них. Разве не осталось во мне «Алешино» и Шурино? Их облики, харак­ теры, жизнь стоят передо мной, и я в чем-то уже повинуюсь им. Я все время чувствую их в себе, они «делают» меня. Все встреченное ударяет по сердцу невидимым топориком, остав­ ляет свою зарубку, а ты можешь и не замечать этого до поры, до времени... Над полом качнулись огромные суконные узлы, и появилась Тоня в пестром сарафане, в кокошнике: села рядом. В руке у нее было что- то прикрытое платком. Я прижимаюсь к своей пышной и теплой боя­ рышне, точно ищу защиты, как у Конька-горбунка. Мой налепленный нос, уткнувшись в ее плечо, скривился набок. — Что, Иванушка, не весел, что головушку повесил? — шепчет она.— Радуйся! — и протягивает мне то, что прикрыто платком. Я сдер­ гиваю платок и вижу белую буханку хлеба с лакированно-коричневой коркой. — Здорово! — шепчу я. — Это тебе,— говорит Тоня.— Ребята сбегали, всем купили по бу­ ханке. В гримировочных сейчас все едят. Я целую мою красавицу и, смеясь, отщипываю кусочек. Ничего вкуснее не едал! Выламываю здоровый кусок и уплетаю, а ноздри так и трепещут от хлебного запаха... Пока разгримировались, переоделись, время уже подошло к по­ луночи. Стужа глухая, туманная, скрипящая, пронизывает пальто, рукави­ цы, ботинки. Мы идем с Тоней быстро, прижимая к груди буханки, засунутые под пальто. Прохожие почти не попадаются, автобусов и трамваев уже нет, и мы идем, идем, и нет конца этому леденящему пу­ ти. Тоня живет далеко, а я совсем в другой стороне. На нашем мосту, вознесенном над Каменкой; стужа совсем опаляет.