Сибирские огни, 1968, №10

— Чего гы понимаешь?! — бесился я и почти стонал: — О, темнота! Обыватели! Это представление об актерах, как о бездомных, распутных ско­ морохах, над которыми гогочут в балаганах на ярмарках, шло из от­ цовского мира, а все из его мира мне было ненавистно до зубовного скрежета. — Я-то бога молила, что ты станешь инженером или врачом, или учителем,— голосила мать,— а тут на подмостках клоун! Потешаться над тобой будут! — С ума сойти! На вас и десяти революций мало! — заорал я. Дома я становился все более грубым, дерзким, никого не при­ знающим. Я взирал на всех свысока, даже на Шуру, считая его в чем-то отставшим от жизни. — Подожди, не кричи,— остановил он меня и принялся объяснять матери, каким теперь стал театр, а я все кипел от ярости, как Вася Краешков: «О темнота! Обыватели!» „ТАМ, ТАМ, ПОД СЕНИЮ КУЛИС.. Театральный техникум не имел своего помещения, студенты таска­ ли за собой стулья то в какую-нибудь гримировочную, то в фойе, то в кабинет Кислицына, то на сцену, а то и в оркестровую яму., В театре было холодно, и мы занимались в пальто. Наконец-то я спокойно вздохнул: здесь не преподавали математи­ ку, физику, химию. Я и Тоня Опенкина — мы самые младшие на курсе. Я ее сразу за ­ приметил, уж очень у нее цветущее, румяное лицо, детские наивные, чуть изумленные серые глаза, удивительно пышное изобилие белокурых волос. И вся она крупная, пышущая здоровьем и свежестью. Двигается Тоня лениво и даже немного сонно. Я на занятиях стараюсь садиться с ней рядом. Разговорились. И вдруг оказалось, что ее дом за Каменкой, рядом с домом, в котором родился я, и ее мать хорошо знает нашу семью. Это сразу же нас сблизило... Известный режиссер из Ленинграда Брянцев стйвил у нас«Конька- горбунка». Студентов техникума с первых же дней заняли в массовках. Я и Сергей Воробьев изображали коня. Мы втискивались в него (Сергей — на место передних ног, я — на место задних) и ржали в гул­ кой лошадиной утробе, приводили в движение голову и хвост. Наш конь рвался из рук Иванушки, вставал на дыбы, метался среди базара перед царем. Другого коня играли Петька Ериков и Петька Сизиков. «Два Петьки Два», как сразу же прозвали их. Боже мой, что только не выделывала их кобылица! Ериков там, внутри, щекотал дружка, поддавал ему под зад, и кобылица дико дергалась,^бросалась на лю­ дей а однажды у нее вдруг повалил дым из ноздрей, а в животе раз­ далось чихание, приведя в восторг весь базар. Это Ериков в утробе за­ курил и принялся пускать дым в лошадинные и Сизиковы ноздри, за что и получил выговор. Д в а ко н я в р я д у сто я т, Молодые, вороные, Вьются гривы золотые.^ В м елки ко льц а за ви то й. Хвост струится золотой. ' И алмазные копыты К р у п н ы м ж е м ч у го м о б и т ы ,—