Сибирские огни, 1968, №10
тилетке, читал в газетах статьи о строительстве Московского метро и Беломорканала. Тут-то прямо к нему домой и заявилась Зинаида Ива новна. Нинка вышла в другую комнату и, конечно, не совсем прикрыла дверь. Вот что потом она рассказала мне. Зинаида Ивановна, волнуясь, начала сразу же обвинять педагогов в том, что они допускают особые отношения между мальчиками и девочками. Чтобы подчеркнуть безнравственность этих отношений, она часто оглядывалась на дверь, за которой таилась Нина, и говорила тихо, тоном заговорщицы, давая понять, что об этом и говорить-то страшно. — Почему педагоги своевременно не реагировали на эту та.к назы ваемую «дружбу» между Верой и этим самым.... второгодником? Поче му не оборвали это нездоровое явление? Почему они не следят за нрав ственностью учеников? Тихий голос ее был полон свистящих придыханий. Наконец она скупо заплакала и потребовала, чтобы меня перевели в другую школу. «Алеша» молча и невозмутимо почесывал кончик носа. За свою долгую работу он сталкивался со множеством людей, и такой сорт ма маш был ему известен. — Если немедленно не примете сдмых радикальных мер, я буду вынуждена стучаться в высшие инстанции. И не только в высшие, но и в самые высшие, уж извините! Я до центра дойду! — закончила Зинаи да Ивановна с такими интонациями, в которых звучало: «Вот до чего вы меня довели!» — И дойдете,— спокойно согласился «Алеша».— Я уж знаю. А на счет дружбы... Уверяю вас, от этой дружбы ничего плохого не будет. Не оскорбляйте дочь. — Позвольте вам заметить, я воспитываю, а не оскорбляю! приглушенно воскликнула Зинаида Ивановна и оглянулась на дверь. - Я настаиваю, прошу, наконец, требую, чтобы вы перевели этого само- гб второгодника в другую школу! — Послушайте, вы понимаете, что говорите? — невозмутимо ров ным голосом спросил «Алеша». Зинаида Ивановна сразу от него бросилась в крайоно. В этот день она опять имела бурное объяснение с дочерью. Когда же проговорилась, что была у директора, Веру точно обожгло. — Как ты могла? Как ты могла? И не стыдно тебе? Ты ничего не понимаешь, ниче-го! — быстро говорила Вера, прижав ладони к щекам. — У тебя еще молоко на губах не обсохло, а ты — меня сты дить! — мать стукнула по столу ладонью. Лицо ее было то красивым, то безобразным, словно перед Верой мелькали два человека. Уроки готовить Вера не смогла. Все мучил стыд: теперь в школе все узнают, будут говорить об этом. А над мамой педагоги, конечно, смеются, считают ее вздорной. И как теперь идти в школу? Какой позор! Мысли о матери не оставляли Веру. Она гнала их, но они все воз вращались. Вера тоскливо заплакала: она поняла, что не уважает мать. Вечером Зинаида Ивановна не пустила ее на репетицию драм кружка. ■ „ — Нечего тебе там делать. Сиди дома, читан! Или вышивку возь ми,— приказала она.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2