Сибирские огни, 1968, №9
Отошла им лавочка, добрыкались! Они и раньше хлебом печеным скот кормили. - Ходили мы с ними по одному полу, да разной ногой ступали... ., Щукотьки они отжитые людишки, дикой собакой кусаные. Убийство эго к ихним рукам липнет. Разворошило мужичьи души: со дна всю накипь, обиды все вывер нуло. Не успокоются мужики... „ Чернобурка два дня после похорон не появлялась на улице, по хо зяйству управлялась с фонарем ночью; ночью же и коров доить ездила на ту сторону Васюгана. И вдруг пришла в контору в черном во всем, седая, как пепел. Н а род сидел у конторы, так она «здравствуйте» всем сказала опротяжным вздохом, руку к груди приложила. Ответили ей бурчливо, невнятно. Она заморгала, старушечьи губы ее задергались, задрожали, мутные слезы из глаз так и брызнули. И взвыла она, как волчица: Ой, несчастные мы, разнесчастные! И заступиться-то за нас не кому, и погубят-то нас люди злые, завистливые! Оговорили, оклеветали! Сердце мое позора не вынесет... Столб стоял возле конторы, обглоданный столб, щепастый — коней за него привязывали, кони его и обгрызли, зубной зуд унимали. В этот столб Чернобурка плечом уткнулась — в слезах вся, в морщинах, но еще крепкая, властная. Тихо и напряженно глядели на нее люди. Пришла она к ним за сочувствием, хоть какое-то доброе слово от них услышать. Но слов ей добрых никто говорить не хотел: не было для нее у людей таких слов. Трегубый мужик, пилорамщик Фора, сказал потупясь: — Ишь, развылася! Не выла бы ты, Пелагея Панкратьевна... Чего взялась? Кроме вашего рода постылого — кто мог такое злодейство сде лать? Жили вы так — ступите шаг и подумаете: не дрожит ли земля. Расчетливо шибко жили, а тут просчиталися... Не вой, не гневи народ: он и так гневен. — Ой, лишенько, ой, что ты такое несешь? Не мы, не мы — бог судья. Она вынимала длинной костлявой рукой платок из-за пазухи и вы нуть никак не могла: почти уж собой не владела. Но язык ее слушался, и она просыпала словечки: — Всякого выслушай, но не всякому верь... Чтобы дети мои кровь человечью пролили? Да я бы сама их на месте, сама... Ей не хватало воздуха: в самом деле, она казалась теперь больной и слабой, измученной. Но сочувствия Пелагее Панкратьевне не было ни откуда. Наоборот: ее вымученно-несчастный вид, причитания и слезы на чали нехорошо разжигать людей. Молодой парень, сплюнув, в лицо ей колюче бросил: — Шли бы вы к черту все... Вам еще старое вспомнят. Вспомнят ужо, ого! Чернобурка не изменилась в лице, но приглушила слезы, сухими пальцами провела по глазам. — К черту, милок, меня нельзя посылать: я верующая, богу угод- ЗЯ Проговорила так и пошла, вздернув сморщенный подбородок. Но го лова у нее тряслась, никла — она уже не могла держать ее, как прежде держала: независимо, свысока. А с Физой и вовсе творилось непонятное: она заболела, была в го рячке, к ней приезжала врачиха из Усть-Чижэпки, уколы ставила. Под- 7 С ибирские огни № 9 97
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2