Сибирские огни, 1968, №9

«А что нам гроза, что ночь? Мы с ночью дружим...» Так будто бы Калистрат сквозь едкий смех высказался. Передавалось на Эзель-Чворе из дома в дом и такое. Щукотьки не­ давно взяли стряпку себе — эстонку. По-русски она едва-едва понимала, но в работе была прилежная, готовить умела, хлеб печь. Вот эта эстон­ ка и натолкнулась в сенях на окровавленную фуфайку. Натолкнулась да как закричит: про убийство она уже знала. Из дому выскочил Калистрат: он только вернулся из лесу с Евгешкой-объездчиком, самогонку на кух­ не пили они, жадно закусывали жареными карасями. Калистрат вырвал фуфайку из рук эстонки, дыхнул ей в лицо сивухой, сам в е сь трясется. А Чернобурка уже тут как тут между ними. — Чего, голубушка, выпялилась? Или не знаешь, что вчерась мы свинью кололи?.. А ты подумала-то об чем? Перед этим Щукотьки, верно, свинью забили, а эзель-чворовским было дивно: летом скотицу бьют. Чернобурка потом и этому объяснение дала: свинья у них вроде бы подавилась чем-то, кататься стала, хра­ петь— вот и пришлось-де прирезать. Пелагея Панкратьевна хоть и старалась успокоить эстонку, но та от испуга долго отделаться не могла. А на другой день эстонка ушла от Щукотек совсем... Щукотек взяли по подозрению в убийстве — Илью и Калистрата. Они все отрицали, грозились уморить себя голодом, если их не отпустят... Прямых улик против них действительно не было. Дело приехал вести пожилой майор, человек лысый, с желтым ли­ цом, угрюмый. Глаза его были воспалены от насморка, он сморкался в пла-ток и нервничал: и простуда к нему пристала, и опоздал-то он на три дня, и дождь-то обильный пролил в день убийства — затопил всю зеле­ ную болотину так, что вода поверх мха выступила. Всем этим был не­ доволен следователь, но на похоронах сказал, поклялся даже, что убий­ цы себя покажут и кара настигнет их. В Эзель-Чворе не было ни одной бабы, которая бы не пролила слез, не поохала, не повздыхала. А Нюшка — та вовсе вся истерзалась, глаза ее так и не просыхали. Когда повели Нюшку с кладбища, затянула она нечеловеческим голосом: Снеги пали, снеги пали —. Пали и растаяли... Лучше бы м-меня убили, i Милого оставили! Такие вот слова у нее в надрывную песню сложились!.. Шло своим чередом следствие, и каждый новый допрос обсуждался в народе. — Отпираются, ты погляди! Да окромя них-то кому? И детдомовцы усть-чижапские, эти парнишка с девчонкой, видели, как они убегали. — Они или нет — точно ведь не доказано... — А Физка-то что ж замолчала? Не обеляет своих. А то какой был язык у бабы! Не язык, а гончая собака. — Д а Физка — что! Сама Чернобурка молчит, как с харчком во рту ходит. — А что же Евгешку не взяли, волков-бугорского? С Калистратом их вместе видели... — Ничо — расколются Щукотьки-то, терпежу не хватит молчать, да и фактами подопрут. Факты-то есть небось.