Сибирские огни, 1968, №9

в душу Анфим, Пантиска, бабка Варвара, чумоватая и все ж таки доб­ рая, тетка Катя — все Пыжино в сердце, с его обласками, сетями, соба­ ками, с баньками, кривобокими «юртами», с веселым кладбищем в кед­ рачах. Белобородый шкипер на паузке, молчун-кудесник, заговорил вдруг с Максимом неторопливо, приятно, советов полно надавал, и все хоро­ ших. И про детдом слов веселых много нашел, сказал, что теперь в дет­ доме директором снова Иглицын, Пал Палыч, тот, что был до войны. Узнать его свежему человеку совсем нетрудно: черный, кудрявый, в оч­ ках, на ногу скорый. — Знаком мне Иглицын, знаком,— словоохотничал бородач-шкипер, подавая скрипучий руль то вправо, то влево.— Глаза на фронте ему под- испортили... Раньше крепко медведя бил, Иглицын-то. И один на один и в компании. Я с ним по тайгам, по урманам хаживал. — И тоже медведя били? — спросил Максим: про охоту ему никог­ д а не было скучно слушать. Но шкипер об этом разговор не повел дальше. Проплывали мимо каких-то построек на берегу, где в кедрачах свиньи копались, коровы паслись на лужке. Сенокосилка, конные грабли стояли под крытым на­ весом, росла конопля на бугре. — Гляди,— показал шкипер,— Успенка это. Тут ваши детдомовцы харч себе зарабатывают, подсобничают. Хозяйство получше колхозного, на крепких ногах. Скот ц£ малый содержут, картошку, овощ растят... Д е ­ лами полезными занимаются. Ты как, от работы в крапиву не бегаешь? Максим отвернулся от шкипера: хотел чуть-чуть о себе ему расска­ зать, но тут передумал. «Чем удивил — работой! Лишь бы учили, кормили. А без работы, вроде, и жизнь пуста». К вечеру в изолятор пришла к Сараевым чернолицая женщина в бе­ лом халате, вынула трубку'— грудь послушала, в рот заглянула, «а-аа» велела сказать, приседать заставляла, зажмуриваться и руки перед со­ бой вытягивать. Слух, зрение проверила, записала что-то на двух бумаж ­ ках — ушла. Поздно принесли ужин две девочки, поставили чашки на тумбочку, подождали в ограде, пока новенькие весь суп не выхлебали, перегляну­ лись, хохотнули озоровато и, посуду собрав, в двери бегом. Больше ребят до самой глубокой ночи никто не тревожил. Но в полночь Максим услышал, как спросонья заплакал и закричал Егорка. Впервые в жизни спали они на разных кроватях: так им велено было. Максим сбросил с ног одеяло, к братишке волчком подскочил: тот весь дрожал, постель у него была мокрой, холодной. — Ты что, опрудился, да? У-уу.. За окном вдруг кто-то подавился злым смехом, зашуршала земля на завалине. Одна стеклина в окне была выставлена, и Максим, озло- бясь, просунулся за окошко. И тут же в лицо ему плесканули чем-то дурным и соленым. Выдернув голову из отверстия, схватившись за ухо, ободранное о гвоздик, он заругался последними словами... На улицу вы­ скочил с табуреткой в руке, в темноту. — Черепок разобью, гады! Кто-то с тем же злым хохотом убегал по невидимой улице. — Сдыгали! Сдыгали! — кричал он охрипло им вслед. Было грустно ему, неутешно и немного смешно...