Сибирские огни, 1968, №9

Лх, Агния Ивановна,— усмехнулась Васса Донатовна, сдержи­ вая себя, чтоб не вспылить.— По-вашему — я тоже алкоголик или кон­ ченный человек, если по доброй воле сюда приехала? Странные у вас представления о людях... Иглицын с Ролейдером не один час провел в долгих беседах. Пиа­ нист плакал, раскаивался, говорил, что теперь он готов день и .ночь учить детей музыке. Но проходило какое-то время, и все повторялось. Он мог свалиться на сеновале, в телячьем стойле, и там всего его обсе­ дали мухи, обнюхивали собаки, телки слюнявили редкую поросль па шишковатом темени. Просыпаясь, Ролейдер до жалости всхлипывал, вы­ тирал свой крупный, с большими ноздрями, нос, морщился и медленно, слово за словом, распалял себе сердце воспоминанием прошлого. Он шел по улице и выкрикивал имена композиторов, хвастал, что будто бы он давно постиг тайны их творений, играл в опере, в столице там или где-то, а здесь вот он — шут, клбун, паяц, здесь он должен учить без­ дарных, распущенных беспризорников, тренькать им пустые штучки, марши и всякую дрянь по утрам, когда физрук Лихабаба, солдафон, млеет от счастья, командуя: «Ать-два! Ать-два!» Никто не знает, кем был Соломон Ролейдер! Все только видят, кем он стал. Кто может в этой гнусной дыре понять его душу? В таких «буйных случаях» Ролейдера шел усмирять Иглицын и усмирял, а других пианист и не подпускал близко, замахивался и кри­ чал: «Не подходите! У меня в кармане атомная бомба!» Трезвый Ро­ лейдер все это начисто отрицал и всегда одними и теми же словами: «Этого быть не могло, не могло. Чтобы я, интеллигент...» Терпеть даль ­ ше в детдоме его было немыслимо. Неделю назад он Иглицыну дал «последнее» честное слово и вот опять... Из окна воспитательской видно было, как появился директор, пока­ чал осуждающе головой, сказал в лицо Ролейдеру что-то, видимо, очень резкое и внушительное. Ролейдер с минуту стоял столбом, не шатаясь и не произнося ни слова. Качнулся, пошел, наклонив полулысую голо­ ву, и руки его, непослушно, как плети, болтались по сторонам.., Иглицын взял медвежонка, повел в конуру. Агнейка-Щучка молчала, стиснув презрительно губы. — А ты всё книги читаешь? Не надоело? — Нет. Читаю Верхарна. Очень сложный поэт. Все презрение к Агнейке-Щучке Васса Донатовна выразила взгля­ дом темных открытых глаз. — Я вот думаю,— ухмыльнулась Агнейка-Щучка,— почему тебе ребята не дали до сих пор прозвища. Так еще не было. Конечно, меня они дразнят жестоко, но с ними за это ругаться... — Бессмысленно,— подсказала со скрытым смехом Васса Д о ­ натовна. — Да. Но других называли еще чуднее. Были у нас Клюка, Ужи- ха, Дырка-с-ручкой... Агнейка-Щучка даже лицом подобрела... 5 Давно жаркое лето с редкими грозами сменилось слякотной осенью: копали картошку, кидались зелеными балаболками с ухлести- стых жидких прутиков, жгли ботву на черных пустых огородах. Медленно, бело, студено прошла зима, и никаких особых событий зимой не случилось.