Сибирские огни, 1968, №9
мывалась (праздник же был!), и он — притопнул, прикрикнул на Валь ку: «Мотай на улицу — шумишь много!» Валька в лыжном костюмчике был: сам дед ему этот костюмчик в сельпо через старых знакомых до стал. Валька надулся на деда — обидчивый был; мелькнул огоньком, надел телогреечку, шапочку и загремел салазками в сенцах: с горки ка таться пошел. ' И больше его и не видели, Вальку... Скатился он с горки на речку и вынесло его прямо под яр, где стре жень летом воронки крутит и глину роет. Это место долго не застывало,, и перед тем его только что прихватило. Черный ледок был снежком припорошен. Скатился Валька, с салазок соскокнул, топнул ножкой из озорства, как дед на него... Лед-скорлупка под ним и хрустнул. Сдерну ло Вальку течением под ледяную корку — только шапчонка черной коч кой на припорошенном льду осталась... Одичавший Иван Засипатыч всю речку пешней перерыл — каждый- то день ходил, не унимался, пока лед не тронулся. Почернел весь за зи му на реке... На мысу обласки, сети бросовые, карчи, и он среди них, Иван Засипатыч, с пешней в руках, как с посохом, бродит. С людьми не говорит, будто язык у него отсох. Стюрка тоже из-под горы без слез не выходила; терпит-терпит да взвоет: «Тошно-то мне растошно! Где он теперь плывет, наш кукленок?» Калиска письмо прислала, слезами залитое. Иван Засипатыч взбе сился, топтал ногами его... А недавно он и совсем помешался. Выходит дело, ни к черту жизнь у него получилась... Старый остяк покатал языком во рту, икнул после чаю и табака; ши рокий пористый нос его раздулся ноздрями. Неторопливой сухой рукой он вытащил свой огромный кисет, подержал и обратно в прореху к а р мана засунул. Вынул из ножен ножище и подровнял у чиркоб обмах- рившиеся голяшки. — Выходит дело, мыши чирки прогрызли? — Выходит,— участливо отзывается Максим и горько вздыхает. — Зимой под порогом лежали. Смотри, как навыкусывали! — Сыромятина? — Нет, дубленая кожа. — Дедушка Кальзя, а мальчонку так нигде не нашли? -— Налимы его иссосали, стерлядки. В речке есть кому подбирать. Страшно стало Максиму от этих слов... — Дедушка Кальзя, а Манефка-то где же у них? — Про нее-то не знаю. — Дедушка Кальзя... Максим запнулся. О чем ему старого остяка еще спрашивать? Что было ему известно, он и так выложил все, как на духу... Жалко, жалко людей. И Пылосова, гундосого, жалко... А Калиска-то хороша! Огородами, по вытоптанной тропинке, между гряд и рядков картош ки, шли друг за дружкой Иглицын с веслом в руке и председатель эзель- чворовского колхоза Демидов. Иглицын блестел круглыми стеклышка ми очков, на солнце черные кудрявые волосы его отливали вороньей си нью. У Демидова на крутой груди пиджак был, расстегнут, картуз съехал на сторону. Максим поднялся, а старый остяк приветливо рас тянул морщинистые, сухие губы, закивал кудлатой, седеющей юловой Вон что — Кальзя меня поджидает! — обрадовался Иглииын и провел пальцами по кудрям.— Давненько ко мне не заглядывал! — С последнего раза, как был, год проскакал оленем. Поди-ка, тогда я тебе сухой сохатинки привозил, теперь медвежонка дарил си роткам.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2