Сибирские огни, 1968, №9

сим тоже гостем был у Иглицыных: забежал обласок спросить, чтобы с Гошкой под вечер на сети съездить, а хозяйка за стол его усадила. О многом рассказывал Кальзя, с выдумкой, с присказками, и вдруг о Пыжине: был, мол, и там он нынче. А раз о Пыжине, значит, и об Анфиме Мыльжине. И сказал Кальзя, что Анфим в эту весну номер... — Врешь, дядька! Шутки все у тебя...— Стул под Максимом горя­ чим стал: так он ерзнул на нем, отодвинулся. — Максим, как вольно ты держишь себя со старшими? — сказала ему Елена Ефимовна. — Вырвалось... Только дядю Анфима я знаю: мы с ним в войну вместе жили. Был он хромой, худой, но здоровый. — Жили да были, да репку садили,— проговорил Кальзя. Он шум­ но схлебывал с блюдечка чай, черноту узких глаз под морщинками-ве­ ками прятал.— Анфимка режовки на озере ставил, два дня в пологу лежал, а карась ему не ловился, выходит дело. Не ловился карась, хоть што. А дома еда кончилась... Домой с озера он, Анфимка, худой прита­ щился, вредный, сердился, под нос буркал. Баба такого его как есть не узнала. Дома куфайку спросил, на лавку под голову кинул и лег в чирках... Пошвыркивает старый Кальзя горячий густой чаек и больше еще черноту глаз в морщинах топит. — Д а вот — свалился, залег в чирках, сына старшего вспомнил, который из дому убег, другого сына, который у них в интернате; как во сне все про них шептал... У бабы слезы текут, баба недоброе чует. Папи ­ росу достал, закурил, тихо, как лист, лежит. То ли мертвый, то ли обмер. Баба реветь, он сел, говорит: «Режь барана, поминки устраивай». Да стал, да пошел во двор. Баба вдогонку кинулась. А он как вышел, упал на траву ничком и не поднялся... Не вру, выходит дело... — Люди по-разному умирают,— поникла взглядом Елена Ефимов­ на.— Пал Палыча нет, а то бы спросить: он, наверно, Анфима этого знал. — Д а как не знать,— зажмурился Кальзя.— С успеновским стари­ ком Малафейкой кадышно мы его знали. Анфимкин отец промышлял еще при купцах на Васюгане... «Бедная, бедная тетка Анна,— томился душевной болью Максим, припоминая и то, как она с ним всегда разговор затевала, когда бы он к ней ни пришел, и то, как картошкой горячей — прямо из чугуна — одаривала, и то, как Егорку у матери принимала.— Будет теперь горе мыкать, и так небогато жили. Бедная, бедная...» А про Анфима ему — так и вовсе все до капельки вспомнилось: мо­ розная Обь, самоловы, скрипучие нарты, доверху нагруженные стылы­ ми, как кость, налимами.... Или он ездил с дядей Анфимом кротов ко­ лоть, капканы ставить. За краснопрутником — короба плести. В кедра­ чи — шишки по осени ботом бить... Или Анфим что-нибудь страшное им , рассказывал, или пьяную тетку Катю ласково усмирял. Ездили на ко­ рове по сено и редко — на пылосовских конях... За нос Максима в шут­ ку щипал табачными, как у бабки Варвары, пальцами. «Якорь его, Максимша! Нисяво-о....» Добрый, веселый был человек хмурым его и не вспомнишь... — А бабка Варвара у них жива? — подтолкнуло вдруг что-то Мак­ сима. — А ей-то чего доспеется,— неторопливо ответил Кальзя. — Все табак нюхает?