Сибирские огни, 1968, №9

Зублева, и когда в детдом их с Егоркой везли на черном, смоленом па­ узке, тоже Максим этот пароход видел, в два этажа. А ехать на нем или даже взбегать на него по трапу не приходилось Максиму. Это бы­ ло его мечтой, сном, постоянным желанием. На пароходе обшивка стальная под каблуками бухала; на приста­ нях грузчики, покрикивая и поругиваясь, таскали в трюмы ящики и ку­ ли на горбушках. Вверх по Оби тяжело проплывали баржи с лесом, а на баржах плакаты были видны: «Сибирский лес — шахтам Донбасса!», «Восстановим разрушенные города!» Максиму сдавило горло: смутно еще, не очень осознанно, но он уже понимал, как много стоит и значит для Родины это слово — Сибирь. Когда шел пароход и грузчикам нечего было делать, они сидели в пролетах, чесали с угрюмостью волосатые груди с наколками. И на ру* ках у них были наколки: мечи, змеи, хвостатые женщины, восходящее синее солнце... А звезда с якорем — непременно у каждого. Пили груз­ чики водку, закусывали копчеными чебаками и — полногрудые, с меш­ ками-шлемами на головах, насквозь пропитанные мукой — казались Максиму загадочными, особенными людьми... Максим косился на свои заматерелые плечи, щупал мускулы на руках под рубахой и думал, что и он смог бы взвалить на себя мешок или ящик и сойти с ним по шат­ кому трапу... В детдоме он уже выгружал из баржи кули с овсом — пятнадцать вынес, за Гроссом Андреем след в след ходил, марку дер­ жал, но Иглицын увидел — прогнал. На пароходе неслыханно, как нигде, пахло? это был смешанный з а ­ пах железа, машинного масла, перегретого пара, камбуза, краски и спертой затхлости трюма. Пассажиры четвертого класса ютились в пролетах и на корме, а больше всего — у машинного отделения. Машина тоже долго не отпус­ кала Максима. Он забыл про обед, про ужин и, положив подбородок на стальные перила ограды, жадно вглядывался, как гладкие поршни вы­ талкиваются поочередно, как вращается вал, как плицы огромных ко­ лес за бортами молотят воду — волны белые поднимают, и эти волны косо катятся к низким обским берегам, нажимисто прут на пески, в ни­ зинах тальник молодой качают — грозят захлестнуть его с головой. Сильна машина, грозна: упади ненароком — сомнет, раскрошит на ме­ ленькие кусочки. Жуть даже подумать об этом... К машинному отделе­ нию все пассажиры глядеть подходят, но подолгу никто не задержи­ вается, кроме Максима и остяков. Смешные лица были у остяков, когда глядели они на машину: сон­ ные будто и неподвижные, чуть суеверные. Так в омут, наверно, глядят, когда думают, что из омута черт появиться должен... Подумалось тут Максиму: а какое лицо у дяди Анфима было бы, если бы он сейчас здесь оказался? Наверное бы, дядя Анфим желтые зубы ощерил, усмех­ нулся бы по-особенному и сказал бы свое, привычное: «У, як-к-корь его! Шибко сильный, холера! Нисяво-оо...» И в городе Максима тоже прежде всего поразили машины: грузо­ вики, автобусы, легковушки. Самолеты проплывали над Томью; паро­ вое катил вагоны по рельсам. А пуще машин удивили Максима з д а ­ ния — кирпичные, в пять этажей, мощеные улицы, трубы заводов, мосты и каменные ступени, золоченые надписи на больших корпусах: «Инсти­ тут политехнический», «Институт железнодорожный», «Университет». Так вот какие они, эти институты, университеты! Неужели здесь и ему, Максиму Сараеву, когда-нибудь выпадет доля учиться? Интересно, ку­ да Манефка уехала, в какой город? Он уж давно-давно потерял ее из виду... И вспоминается она ему редко, почти и не вспоминается. Ольга-