Сибирские огни, 1968, №9
ники серебряные под ветром раскачиваются; осинки напоминают Осино вый остров, тот день, такой же вот ясный, погожий и ветреный, когда с Манефой они первый раз на остров пришли. Она стояла над самым обрывом, над омутом... «Наверно, важная стала, совсем большая, к р а сивая. Где-то теперь она в городе учится. Может, когда и увидимся, и я ее сразу, конечно, узнаю, а она меня нет...» Опять кашеваром была Ольга-Пончик, и опять Максиму бухнула каши с горой, да еще с присказкой: «Ешь, наводи тело». После сунулась носом себе в плечо, засмеялась. За Максимом Оська Кочер порцию получил, сел в стороне, пере кидал ложками в рот горячую кашу — не обжегся! И первым подался на свою гриву косить. А гривы у них были с Максимом рядом. — Стахановец! — опять прыснула Ольга-Пончик.— Пошел рекорд ставить. «И чего, дура, смеется,— подумал Максим,— смешинка в рот по пала». Максим измерил глазом невыкошенный клин, подсчитал в уме, сколько надо ему будет пройти прокосов, и свернул в кусты, чтобы по есть.смородины. Было черной смородины здесь видимо-невидимо, нигде никогда столько смородины он не встречал. Кусты с крупными, чуть прихваченными пыльцой, мутными ягодами провисали в траву, гнулись к самой земле. Впрок никто ее здесь не рвал, но наедались все до оско мины, и только, пожалуй, одна Агнейка-Щучка, которая от жары изны вала и работать была ленива, собирала ягоду с дедом Малафейкой: бабка Пана обещала и ей наварить в зиму варенья. Покажется среди ко сарей или сгребальщиков Агнейка-Щучка, посмотрит, как люди работа ют, и уйдет восвояси. Никому не мешала, и ей никто не мешал. Пал Палыч, правда, заставлял ее чаще других дежурить, следить за обедом, терпел ее, как терпели другие, и сам, не в пример ей, изо дня в день работал, пока не пришло ему время в Чижапку ехать. Максим поел смородины, прохладной, душистой ягоды, снял с т а лины литовку: тонкая была она у него, с ровно оттянутым жалом, с хо рошо выгнутой пяткой. Подправил он жало бруском, оставил брусок на валке сочной, вчера сваленной травы, размахнулся и подбрил первые былки. Дальше — больше, взмах за взмахом, налегает, давит с плеча — живот к позвонку подтягивает. Что за дьявол — не идет сегодня ли товка, мнет траву, цепляет. Упрел, употел, измучился: и точил, и травой протирал — не помогает... Видит: Оська раньше его отмахал, косу на куст закинул, мимо Максима краем прошел, на ходу папироску скручивал. Набычился... А Максим не поймет, что с литовкой случилось, почему он сегодня д а же от Оськи отстал. Машет со злости, рвет с корнями траву, руки все отмотал, потом соленым истек, раньше времени голод почувствовал. У балагана поч ти все ребята собрались, отработались, а он — заласканный и хвале ный, закормленный Ольгой-Пончиком,— торчит на гриве один, как дурак. Как раз подходил завхоз к нему, шел сюда от дальней бригады стогометчиков. Максим подбежал, пожаловался растерянно. — Ах ты, наказанье какое! — ухмыльнулся Илья Титыч.— Ну и проказник кто-то — умно, дьявол, сообразил. Ведь литовку тебе салом намазали. Ты сам-то, что — не догадался? Завтра потри ее керосин- чиком, а так — сколько ни бейся — без толку... «Ничего я ему не скажу, Кочеру, но это его работа...»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2