Сибирские огни, 1968, №9
— Литовки завхоз отбивает,— остановился Гошка. — А балаганы покосные наши где? — Там, за протокой Кимжар. Дзи-дзи-дзи!— врезывался в уши острый литосочный звон. 12 Перед тем, как прийти Демидову с фронта, Физа Щукотько готови лась проводить на тот свет своего третьего мужа — Степку Иглицына (он доводился двоюродным братом детдомовскому директору). Физа пла кала, и многие бабы ей открыто сочувствовали, а за спиной судили: «Перебрала краля много товару, да он у нее, товар-то, как вода, сквозь пальцы прошел. Ну, пошто же не держутся возле нее мужики, пошто? Двоих на войне убили — бог судья, а Степка-то, хошь без руки, но вернулся. И чем не мужик он был? Веселый ходил попервости, не ж а ловался ни на что. И на тебе вот — зачах, зачах и уж одной ногой в гро бу стоит». Физа глаза утирала платочком, а сама была все такая же «сдобная шанюжка» — тугогрудая, толстозадая, с яблочно-розовыми щеками. «Столь мужиков ездили и выездить не моГли... А нюнит она для близи- ру, для видимости. Она неунывная: зароет Степку и тут же искать по бежит». И может быть, говорили так больше от зависти, оттого, что не долюбливали весь род Щукотек и в первую голову — Физкину мать, ко торой здесь прозвище дадено было раз и навечно: Чернобурка. И все же Физе сочувствовали... Жизнь у нее была перепутана, как нитки в клубке. З амуж ей захотелось рано, и мать, Пелагея Панкратьевна, дочери в этом не воспрепятствовала. «Хочется-колется — с богом, держать-неволить не стану. Но мужика в свой дом веди: работник нужен. Это, доченька, мое твердое слово». Большой дом Щукотек на Эзель-Чворе в тридцать шестом как-то враз опустел: Гаврила уже вовсю свирепствовал с Пылосовым на Ж е л том Яре, Илья в Чурульке в заготконторе работал и домой наезжал ред ко. Калистрат, младший из братьев, в тот год у них заболел падучей, дол го лечился в Томске и вернулся «каким-то придурошным», «зубоскаль ным», как на селе о нем говорили. Ни в колхозе, ни дома работника из него никакого не было, да и оберегала его уж больно матушка, Пелагея Панкратьевна. Был Калистрат ей в одном утехой: разговоры она с ним вела — о боге, d спасении души, о людях-злодеях, которые им, Щукоть- кам, перешли в жизни дорогу. А С хозяйством здоровая Пелагея Панкратьевна управлялась все больше сама, и Физа ей помогала — шестнадцати лет деваха. К концу тридцатых годов они уже крепко оправились, обжились: дом в пять стен, корова, две нетели, бык годовалый, мелкой живности полный двор. Ко нечно, все это смех, даже и несравнимо с тем, чем владели Щукотьки дЪ раскулачивания, но все-таки: у других, посмотреть, и этого нет. Черно бурка, конечно, уматывалась с таким хозяйством, но в навозе на людях никто ее не видал: и в клуб, и в контору являлась чистая, надушенная. Говорили, что старая баба фасон держит, не чета, мол, тут некоторым. И опять же от зависти языки чесали — так самой Пелагее Панкратьев- не думалось. Пелагея Панкратьевна была и хитра, и властна, и подольстить уме ла, и припугнуть — чем не лисьи повадки? А тут еще как-то проговори лась, что в прежние годы у нее и руки были белее, и нарядов девать было
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2