Сибирские огни, 1968, №9
Мокроколосые, необсохшие, поеживаясь слегка, поднялись они на крутизну берега, неторопливым шажком, вразвалочку, направились к из бе Горлачей. Дед Малафейка еще не ушел «пробовать первый покос» — сидел между Щукотькой и Гроссом, в броднях, распоясанной длинной рубахе- толстовке, зеленой шляпе с обвислыми полями. Борода —г седина с ры жиной была прилежно расчесана, шелковисто струилась на грудь. Руки сухие, перевитые жилами, дрожали, скручивая цигарку. Разговор шел про близкий покос, про травы. Да, был я до старости крепкий, а теперь и не знаю как. Своей коровешке вдвоем со старухой еще нашмыргаем, а в наем — страшнова то что-то. В мои годы про работу сурьезную только слушать осталось. Зато прежде бывало — кому ночь, а мне все день. Разве усталь знали? Десять-то лет назад я еще ладный был. Андрюха, ты поди помнишь? — Еще бы,— ответил Гросс.— Навеселе бороться схватывался. — А теперь я хожу, как градом пришибленный... Что я тебе, Илья Титыч, скажу на это? Хлеб попервости тут хорошо родился, потом земля выдержалась. Так и со мной: смолоду жизнь горела, теперь загасать стала. — Ну, не скажи! — мотнул головой Щукотько.— Ведь бодрый еще. — Бодрый, бодрый — хоть разбавляй! — вскричала от огуречных грядок бабка Пана.— Соглашайся нето. — Подойду да как хлопну, так кверху брюхом перевернешься! —• пристращал ее шуткой дед. Все засмеялись, бабка Пана зевнула, рот кулаком прикрыла. — Ты погляди! Не из тучи гром,— отозвалась, помедлив, приподы мая огуречные плети.— Иди, иди, старый: лишний рубль карман не порвет. — И я говорю — соглашайся,— уламывал деда завхоз.— Дам брига ду тебе ребят лет по тринадцати, научишь косить, приглядишь, чтобы но ги-руки себе не обрезали. — Разве что так... Ех-ха-ха! А сколько я здесь тайги исходил. Про мышлял прибыльно: с остяком Кальзей частенько мы спаривались. В то время он, Кальзя, совсем еще молодой был... Рыба, пушнина, дичь бо ровая. Остяков шибко бедных здесь не было: жили по-среднему. Крытые лодки гоняли по Васюгану в шесть гребей. Когда ветер попутный — под парусом шли. Купцы остяков обирали, конечно, обманывали. И меня то же, не без того. Но я больно-то не давался, не из таковских. Д ед Малафейка зажмурился. — Одно время после гражданской рамы вязал, дуги гнул. Кадушку, лагушку, бочонок, туес, ведерко из жести — все в руках моих было. Д е лал. А тут в прошлую зиму Демидов меня нашел, к себе в артель з азы в а л — сани некому было делать. Я не пошел. Где мне полоз сейчас з а гнуть? Плох становлюсь, слух теряется. Один язык брякает. Ни бега, ни шага, ни дыма, ни пороха. — Это ты ладно сделал, что к Демидову не пошел,— лриморгнул Илья Титыч.— А у нас с Иглицыным сядешь, как король на именинах. — Ну, сговорились будто. Промеж молодых и я, глядишь, помоло дею.— Дед Малафейка глянул в любопытные, внимательные глаза маль чишек.— Вот, соколики, этак-то. Мало вам воспитателей— приставляют еще меня командиром. Плохо, что не весь разговор слыхали, какой из моей биографии получился. Да... Основу жизни надо иметь, без нее — никуды — Поднял сухую руку, крикнул старухе: — Корми прихожих, кон чили говорилки! Капуста была на столе, хлеб и горошница. Максим похватал тороп-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2