Сибирские огни, 1968, №9

скажи, все подойдет. Но росла у нее любовь к детям... Когда эшелоны с детьми-сиротами приходили, когда студентов рассылали дежурить на пересыльные пункты, она первая шла туда — встречала, дежурила, про­ вожала. И плакала втихомолку, глядя на малых сопливых заморышей. В Чижапке она не прожила и месяца, как пришли ее сватать: чебо­ тарь тридцати пяти лет с деревянной ногой, тонкий, почти безволосый, с каким-то застывшим испугом в глазах. Отказала. Сваты поднялись, жениха от волнения пот прошиб — лоб вытирал рукавом, расчихался, будто пыли нанюхался. Она проводила их в сенцы и стала им вслед из­ виня ть ся— жалко стало чеботаря-калеку. А сват, мужик-кузнец, хмель­ ной, матюкнулся в бороду... Весной чеботарь сапожки ей передал через бабу одну — «сарафан­ ное радио», сплетницу. Расчудесные были сапожки — картинка! Просила цену назначить, а баба «сарафанное радио», рот на палец замкнула: не велел, мол, про деньги и заикаться — дарит сапожки, бери. Не взяла, отказалась. Тогда он ей сам их принес. Не возьмешь, говорит, в печку брошу, сгорят. Взяла за спасибо — куда деваться? Да и весна на дворе, с грязью и слякотью, а обуви негде купить... Слушок пошел по посел­ к у— про нее и про чеботаря. Смеялась, слушая пересуды, не обращала внимания, милое дело — внимания не обращать. Пускай их себе болта­ ют, а ты улыбайся. Она и теперь улыбалась. От тишины, какая установилась во всем детдоме. Наверное, уж это ночное дежурство пройдет у нее как самое тихое. Васса Донатовна вздрогнула: здесь тишине верить нельзя. Кто мо­ жет знать, что еще выкинут эти трудные дети? Надо бы встать и пойти осмотреть все уголки... Нет, больше уже ничего не случится. Кочер опять в изоляторе и не один, а с дежурной нянечкой. Перекипели страсти, хва­ тит уж... Сладко было сидеть в теплом, чистом покое, когда синяя ночь при­ льнула лицом к окну, звезды легко покруживаются на небе, мотыльки залетают в открытую форточку и обжигаются на горячем стекле керо­ синовой лампы. Вассе Донатовне хочется перед сном выкроить еще ми­ нутку— другую, что-то такое повспоминать еще... Все было решено еще давеча, и Гошка Очангин рта не раскрывал теперь попусту. Одними жестами показывал он, кому и что делать. Максим Сараев от участия в деле еще днем отказался, но Гошка и другие ребята на придумке своей железно стояли: должны они «схоро­ нить» Оську Кочера, вот должны! Спорить Максим не стал и мешать не хотел. Да и что ему было до этого? Давно ли он сам, Максим, готов был с мерзавца Оськи шкуру слупить, в землю втоптать — за себя, за Егорку, за испорченное свидетельство, за портрет отца — страшную казнь при­ думать? А теперь у него отлегло. Приди вот так Оська к Максиму, за­ говори с ним ласково, по-хорошему, как человек с человеком, и Максим бы, наверно, совсем Оське простил, и они, может быть, стали бы дружбу водить. Стали бы? Едва ли... Не улеглась еще обида в душе, не зажили ноги, в глазах все еще рябь от Оськиных пальцев. И Максим, хоть и не был на стороне Гошки, но мешать ему ни в чем не стал. Гошка с компанией орудует, а Максим на кровати лежит, и ему за всем наблюдать даже потешно. Вон что, оказывается, придумал Гошка. Ну и ушлый же остячонок, ну и выдумщик! В полночь послал он Котяха выкрасть из Кочерова чемодана новенький лыжный костюм с густым на­ чесом, стянуть ботинки из-под кровати. Котях (вот подлюка!) в два сче