Сибирские огни, 1968, №9

обожженные пальцы разбарабанило, и ботинки надеть он не мог. Утрен­ няя роса щипала ожоги, но он старался глядеть на гибкого, стройного физрука, повторял за ним все движения. У малышовского корпуса он увидел Егорку: братишка сбивался, не попадал в лад со всеми. В синеньких трусиках, в желтой маечке, длиннорукий и длинноногий, он казался издалека жиденькой хворостин­ кой. «Вострохвост»,— вспомнил Максим с улыбкой. «Раз-два! Раз-два!» Осколками тонкого льда музыка рассыпается по зеленой росной ограде. «Раз-два!» — Последний пробег по кругу и расходиться. Заправить кровати, одеться, умыться, ждать своей очереди в столовую. По столовой сегодня дежурный я. «Лихабаба — смешная фамилия. А мы — Сараевы. Са-ра-е-вы». Встревоженный голос остановил Максима: — Новенький... Опять забыла твою фамилию... К директору. — Здравствуйте, Васса Донатовна... Фамилия моя Сараев. Колотнулось, подпрыгнуло сердце, пошел за ней Максим по дорож­ ке босыми ногами, как по стеклу. Дышала Васса Донатовна часто, от­ рывисто. «Наверное, только что ей сказали... Пришла на работу, и сра­ зу сказали...» — А к директору босиком можно? — Максим подавился словами, глядел себе под ноги и чуть шевелил бол-ьшими опухшими пальцами. И Васса Донатовна кинула взгляд на Максимовы ноги, остановилась: разлетелись крылато брови, побледнело лицо. — Били? — Били, но я не давался... И никому не дамся! Много их гут най­ дется таких... — Ну-ну, успокойся, мы разберемся... Только то, что ты сотворил, очень страшно. Такого у нас никогда не бывало. «Много вы знаете. Не бывало! А стрелой с жестяным наконечником Кочер стрелял. А нагайкой дубасил...» — Ножом по лицу... А если бы в сердце? — А если меня задушить хотели? Если брата обидели? Отцу моему глаза на портрете выкололи?..— Обидные слезы заволокли глаза, но он проморгался, переборол себя.— Я еще никого понапрасну не тронул. Никогда. А ножиком... Сам не знаю, как вышло... — Так вот, не зная, и человека можно убить.— Голос Вассы Д о н а ­ товны был тихий, дрожащий, не такой, каким она окликала его только что. И лицо было другое: Максим в нем видел сочувствие. Он волновался, слезы опять подступили. — Кочер у вас издеватель, царек! Все спускают ему, боятся... Теперь знать будет! А я — учиться хочу, работать. И слушаться буду... — Хорошо, хорошо, пошли. Коврик, дорожка, стол у окна, графин с водой и чернильница. Вы­ сокий шкаф без стекол, на шкафу треснутый глобус... Максим поздоро­ вался робко, невнятно. Человек за столом не сидел, а стоял. В сапогах, галифе, невысок ростом, но голова большая, кудрявая, как у негра, черная. Очки на носу сидят с перекосиной, а глаза под очками угольные, глубокие, на Макси­ ма глядят внимательно, строго. И Максим от глаз этих взгляда не пря­ чет: «Буду стоять, как стою, глядеть, как гляжу... Вилять хвостом — по­ следнее дело»,— вспомнились ему чьи-то слова. — Так-так,— сказал Пал Палыч Иглицын и посторонился от света, чтобы Максима лучше рассматривать. Голова его была сильно назад откинута и чуть свалена набок, глаза чернотой своей обжигали Сарае-