Сибирские огни, 1968, №9

что «перышко» у тебя припрятано, «шило» свое бы за пазуху сунул, ду ­ рочку бы яе стал валять. Есть у Оськи граненый напильник отточенный.... С малых лет жил Кочер у тетки в Гомеле. Тетка да он — и никого- больше: ни тяти, ни мамы. Где они были у Оськи, кто знал? Тетке хны­ канье Оськино надоело: «Таких обормотов не сеют, не пашут, не жнут — они сами наружу прут. Тебя мне сова принесла и в сени подкинула. Черт нашел — мимо прошел, а я вот взяла и мучаюсь». Посулил Оська тетке ни дна, ни покрышки и убежал от нее. Два года кружил колесом, где спросит, где уворует. Ловили. Кто бил, а кто нет. Хоть так, хоть, этак, а без милиции ни разу у Оськи не обходилось. А в милиции долго не чикались: бездомный, отца-матери нет, вот и ступай в детский прием­ ник. Оська туда пять раз попадал, но подолгу не задерживался: в лов­ кий момент убегал. Житуха вольная ему нравилась, а в детприемниках выть хотелось: и скучно, и тесно, и старшие бьют, «служить» застав ­ ляют. Попадались воришки отменные; у них Оська «рукомеслу» учился. За это Оську неволили — стыдно вспомнить, всякие пакости понуждали делать. И делал: куда тут денешься? Оська лицом был неумытик какой- то: серый, землистый, грязноватые сивые волосы, глаза сжелта, белове- кие. А ходил — голову вниз, смотрел исподлобья. И в одном детприем­ нике кличку Оське пришили: Свинячья Морда. Позорная кличка, с ней его и в детдом привезли, в Усть-Чижапку, в тайгу, в берложье царство. Бежать отсюда было мудрено, да и война уже шла: не попрыгаешь. Оська Кочер не долго оглядывался на новом месте: обчистил все ближние огороды, запасся горохом и огурцами, морковкой и репой — натаскал, что девать было некуда. Раздольно Оське жилось: в то время детдом оголился — мужчин- воспитателей взяли на фронт, ушел и директор, Пал Палыч Иглицын. При нем Усть-Чижапка на всю Томскую область славилась дисциплиной, успехами. Порядок в детдоме держался на старших парнях и девчатах, но с начала войны они все разъехались по военным заводам, на тока­ рей, слесарей выучились. Остались младшие группы, да последними па­ роходами эвакуированных понавезли — перепуганных, жалких худышек. Оська здесь был, как щука в море... По детприемникам он нахватался блатных словечек, на ягодицах какой-то ловкач выколол ему синей тушью кошку и мышку; ни у кого из мальчишек не было такой дивной наколки! Разденется Оська купаться, пройдет этак кренделем по песоч­ ку, а кошка за мышкой шмыг-шмыг, шмыг-шмыг. То вперед, то назад — потеха! А еще Оська терпушки делал: полусгоревшую спичку воткнет угольком в руку и подожжет. Спичка горит, огонек ниже, ниже, и вот уж запахло жареным мясом. И терпи, пока не погасла спичка. Себе он при всех только раз это сделал, а потом всех подряд заставлял. Но Оськина слава сильнее всего на воровстве выросла: тут ему ров­ ни и вовсе не было. «Плохо лежал» будильник у нянечки-латышки — маленький, акку­ ратный будильник, стрелки ночью светились. Оська в кармане часики спрятал, но на уроке в школе они у него зазвонили. Засыпался Оська, завасарился, а этого он не терпел. Если поймали, то все — плохо «увел», работа дешевая, копейки не стоит, знай на будущее. Учился Кочер из рук вон плохо, хотя и понятлив был. По годам Оське давно бы семь классов пройти, а он все в третьем толкался. Но к училке своей относился с какой-то собачьей ласковостью: доску сотрет,, стул пододвинет, в глаза ей преданно смотрит. А за спиной у нее рожи корчил, кукиш показывал, воробьев из-под парты пускал. Отвечать к доске позовут — он вдруг за печку спрячется, потом оттуда выгляды­ вает, а классу — потешно...