Сибирские огни, 1968, №9

побежит или снова полезет?» Сейчас это важно было Максиму: пусть видят, все, пусть знают. Он не отступит, нет! Чтобы никогда больше... Так с ножом в руке и подступал Максим к Кочеру. И Оська дрогнул, согнувшись, нырнул за опрокинутый стол, стал там, как за барьером. — Вона! Пасть порвали, так сразу и хвост п о дж ал !— соскочил Гошка Очангин с кровати.— Ребя, лупцуй его, какой он теперь «царь»! Все припомним: как шмонался у нас по тумбочкам, как ватой душил! Сучил нас, а сам-то... «Птюшки» наши таскал, собака! Бей его, бей! Ко- тяха не пускай, «шестерку»! Котяха давно уже след простыл. А Кочер Оська, окрысившись, з а ­ ливая пол кровью, кинулся к двери. Никто ему не мешал удирать: Гош­ ка Очангин только пугал его криком... — Что у вас тут? Опять, безобразники, свару устроили? Д а когда же конец этому будет! По коридору бежала сюда дежурная воспитательница. 4 Максим медленно приходил в себя. Нож у него отобрали... Нет, он, кажется, сам протянул его на ладони, отдал без сожаления, как про­ стенькую вещицу, как что-то ненужное, не дорогое ему... Гошка сбегал, разбудил медичку. Высокая, тощая, явилась она на пороге с лампой в руке. — Иосиф, Иосиф, говорила же я — не сносить тебе головы,— пе­ чально, сказала она с порога.— А ты, новенький, видно, тоже хорош! Поножовщиной занимаешься? — Она строго остановилась перед Макси­ мом. — Я спал... Я никого не трогал,— с дрожью в голосе, в теле отве­ тил Максим. В медпункте посадили их вместе на холодную скамейку, скамейка была белой клеенкой застелена. Максим сел, как сел, а Кочер от него отодвинулся; он так и не отнимал ладони от левой щеки. — К свету поближе... Открой,— сказала ему медичка.— Щеку на­ сквозь просадил, и десны поранены. «А сильно я ему рассадил...— подумал Максим и весь сжался.— Что я наделал!.. Поднял на человека нож, как на зверя... Но разве я мог по-другому?» И опять ему показалось, что он задыхается под плотным сукном одеяла, что смерть подступает л разрывает сердце... — Зашивать буду — терпи. Чтобы не дергался и не орал,— сурово сказала медичка.— У меня обезболивать нечем... Поживи тут спокойно с таким народцем. Не то, так другое... Максиму ожоги смазали, прижгли чем-то ссадины и выпроводили из медпункта. В спальню вошел — головы так и поднялись ему навстречу. Стол, табуретки стояли на месте, одеяло подняли, но пол лишь прикрыли га­ зетой, и кровь проступила пятнами. На кровати Максима папка лежала: все собрали в нее и так же ниткой суровой перевязали. — Максим,— робко окликнул его Гошка Очангин. «Не буду я с ним разговаривать, ни с кем не буду!» Тошнота подкатилась к горлу Максима, тягучая вяжущая слюна, как желчь, разлилась во рту. Горячая липкая слабость прильнула к те