Сибирские огни, 1968, №9
Это был Оськин боевой клич, и ничего не сулил он хорошего... Гошка Очангин с кровати за дракой зырил, слова не проронил, не положено было: смотри и не суйся. Но в душе Гошка Максиму шибко сочувствовал: новенький остячонку понравился непокорностью, тем, что на Кочера «бочку катит», сцепился с ним — зеленый от злости. Но' толь ко зряшно все это, думает Гошка: где новичку, хоть и он тоже ловкий и сильный, справиться с Кочером? Оська и старше, и кулаки набил; на калган возьмет — зубы выбьет. Он и приемы разные знает — из город ских, небось, пять детприемников прошел, убегал сколько раз... Гошка загодя знает, чем дело кончится. А кончится тем, что свалит Кочер Мак сима, собьет с копылков — жилы из себя вытянет, а собьет! — подду- шит, раскровянит лицо, а потом новичка одеялом суконным накроют и — бей подходи, пинай, пересчитывай ребра. А не пнешь, в стороне отстоять ся захочешь — гляди, и с тобой то же будет. Эх, Максим! Плохи твои дела... Хоть бы на шум дежурный пришел, да где! Спит в воспитатель ской на диване дежурный, не слышит: ветер шумит — как нарочно, под нялся откуда-то ветер. В горле Максима першило от дыма и сухости, толстый распухший язык едва помещался во рту, в горячей, пылающей голове, казалось, не было ни одной ясной мысли. Таким отчаянно злобным Максим не пом нит себя, д а и не было в его полных четырнадцать лет такой людской жестокости к нему, чтобы вот так, вот так... Максим не успел отшатнуться: два пальца, отставленные рогулькой, ударили стрелами по глазам. Боль отдалась в затылке, до пят пронзи ла все тело, красной огненной пеленой застелила глаза — ничего не ви дать, лишь круги, круги — прыгают, катятся в воздухе, жалят, как осы. — Д ай под дыхало и конец! — взвизгнул Котях. — Котях, змееныш! Шестерка! — крикнул Гошка: не выдержала душа, не стерпела. — Заткнись,— огрызнулся совсем обнаглевший Котях: кого ему с Кочером было бояться? Подножкой, ударом в плечо головой, калганом, Оська сбил ослеп ленного Максима на пол, содрал с чьей-то кровати суконное одеяло, на бросил его, насел и пошел поддавать слева и справа. — Н-налетай — п-подешевело, р-расхватали — не б-берут! — тонко, по-шакалиному заскулил Котях и тоже жидкими кулачками начал ши рять под бока. — Па...скуда! — сквозь хрип и стоны прорвался полузадушенный голос Максима. И в самом деле — он задыхался, сердце его чуть не лопалось от надсады. «Нож! Нож!.. Задушат! Смерть!» Он не расстегивал, а сорвал нашитый кармашек с трусов, раскрыл складник, полоснул острым ле з вием по одеялу — рука вышла наружу, еще один взмах отчаянный — и лезвие, скрежетнув и споткнувшись о зубы, вонзилось Кочеру в щеку... Жуткий крик Оськи заложил уши Максиму. Все рассыпались от него, и Максим вскочил, выпутался из одеяла. В глазах все еще мель тешили круги, но он, хотя и смутно, сквозь резь, пестроту оглядел спальню. Кочер, прижав обе ладони к щеке, согнувшись в поясе, жалко д р ож а л у косяка двери, по белой нижней рубашке струилась кровь, расплывалась по ткани, как чернила на промокашке. Было много, до страшного много крови: на руках, на стене, на полу. Максим до боли в пальцах сжимал костяную ручку, не двигался с места, моргал распя ленными глазами , дышал открытым кровавым ртом. Нос и губы были разбиты, гл а з а еще видели плохо... Но он пошел к столу — т ак просто пошел. «Надвинусь на Кочера,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2