Сибирские огни, 1968, №9

мучительно переживает противоречивость момента, терзается за «свою тему», доктор­ скую диссертацию и, в конечном счете, ре­ ш ает вопрос, по существу.., отрицательно. Когда все доводы исчерпаны и читатель вот-вот сам начнет уговаривать кандидата наук Диденко повременить немного, пора­ ботать над докторской и т. д.,— в очерке появляется совсем не центральная, но очень необходимая фигура видного советского физика, организатора учебного и творческо­ го процесса, ректора политехнического — профессора А. А. Воробьева. Ж урналист вводит нас в атмосферу на­ пряженного трудового дня ректора круп­ нейшего учебного центра страны, решающе­ го самые полярные, но такие жизненные для любого крупного коллектива вопросы: от ремонта здания до деталей сооружения атомной установки. Александр Акимович тож е был в роли гамлетствующего Диден­ ко, когда ему, тогда еще молодому цреуспе- вающему физику, предложили возглавить многоотраслевой и сложный коллектив по­ литехнического института. Нет, он не стал «завхозом со степенью», «ученым для представительства». Именно с его именем т—и в очерке это хорошо вид­ но — связано превращение огромного учеб­ ного института в подлинный научный комп­ л е к с— первый в Сибири да, пожалуй, и в стране. Нет, Воробьев ничего не потерял в нау­ ке, он отдает ей всего себя без остатка — и физика, и ректора, и лирика — большого и сложного человека. Вот почему не успе­ ваешь начать агитировать Диденко против «ухода из науки», как восторг перед подви­ гом (не боюсь этого слова!) Воробьева оттесняет все сомнения на задний план. Д а, твой черед Андрей Диденко, тебе идти! И мы верим, что выбор сделан правильно: Диденко пойдет по пути, проложенному рек' тором и учителем Александром Акимовичем Воробьевым. Ж урналист в данном случае сумел про­ никнуть в самую святая святых научного творчества, проникнуть в сложный лаби­ ринт научных хитросплетений, разобраться в нем и убедить читателя в правоте сделан­ ных выводов и обобщений. Д а, трудно решить для себя вопрос, по­ ставленный перед тобой жизнью в расцвете творческих сил: что делать дальш е — дви­ гать науку или продвигаться в ней? К со­ ж алению , общественный инфантилизм иных ученых останавливается иногда (как хочет­ ся сказать «зачастую») именно на послед­ нем. И никто не посмеет упрекнуть их в этом. А страдает наука, дело, люди, кото­ рых отдают тогда в руки голых админи­ страторов, не знающих науки, не зараб отав­ ших в ней ни одной мозоли. Вот почему так важ ен для нас смысл васинского очеока: есть хотение, и есть долг. Слово — за долгом. ...Хорошее, нужное дело сделали ново­ сибирские журналисты. И. Ф о м е н к о „ПОД РЕСНИЦАМИ СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ..." Эта строчка из стихов Игоря Кравчен­ ко, мне каж ется, точно передает ощущение от его второго сборника1. Мода в поэзии есть, к сожалению, не только на ритмы и аллитерации. Столь ж е сильна она и на те­ мы. Совсем недавно, например,— геологи и целинники. И те и другие ехали, конечно, «в дальние края», «держ ались и крепились». Рюкзаки и палатки были панацеей от всех бед. Молодые герои, широко открыв глаза, смотрели в безоблачное будущее, и ветер трепал шарфы (юношей) и волосы (деву­ ш ек). Потом, чуть позже, пришла «нерв­ ность века». Про «учащенный пульс» не писали разве что только гекзаметром. П ред­ ложение часто намного опережало спрос. Начинающие поэты становились в красивые позы пророков-интеллектуалов. Многие сто^ ят так до сих пор. Игорь Кравченко заговорил в этот разгар «нервности и боли». И не застеснялся того, что вокруг увидел много света и солнца. Он не искал его специально: просто в гла­ за бьет луч солнца, а в ответ ему, «как спелый желудь, взгляд из-под ресниц». И там, где скрещиваются они, видит поэт свой мир, своих героев, свое небо, свое мо­ ре. Свет для него материален. Поэт не освещает предметы, а создает их из света разной плотности. Поэтому и диапазон его «светового взвешивания» — от мягкой зари­ совки — Тонкие, как карандашики. Которыми рисуют бровь. Сидят на пляже Д ве Наташи. Сидят, судачат про лю бовь.— до декларации, когда стрижи в полете — ...повторяют вчерашнее утро И отрицают минувшую ночь. Это вовсе не значит, что И. Кравченко розовый оптимист с привычно широкорас- пахнутыми глазами. Речь идет об умении поэта заставить читателя взглянуть на при­ вычный мРр по-иному. Особенность стихов И. Кравченко, как ка­ ж ется, еще и в тоМ| что он умеет разгля­ деть сказку в буднях и будни в экзотике. В. Луговской был убежден, что в глухих сибирских озерах водятся русалки, и очень обижался, когда ему не верили. Сродни этой вере и строки И. Кравченко о том, как на дне океана леж ат корабли, а «их сторо­ ж ат невиданные рыбы с глазами утонувших моряков». 1 И. К р а в ч е н к о . Капля неба. Стихи. Вла. дивосток, Дальневост. кн. изд., Г.-67,