Сибирские огни, 1968, №9
.лить по-хозяйски вслед за учителем в мир •огромный и многоцветный: вечерние часы Т опоров начал систематически отводить для чтения вслух, знакомя коммунаров с Пуш киным и Мольером, Метерлинком и Турге невым, Фетом и Толстым, с новинками зарождающ ейся советской литературы. Крестьяне не просто слушали книги (а приходили они на эти чтения все поголов но, даж е малышей укладывали тут же, на столах, в сельском клубе молодые матери и старые бабки, чтобы не пропустить встре чи с очередным писателем), но коллек тивно обсуждали их. И, затратив на уди вительный и благодарнейший этот опыт без малого двенадцать лет, Топоров убедился, что, вопреки всяческим опасениям, насмеш кам и пророчествам, все шедевры мировой литературы, которые он открыл своим слу ш ателям— «Ревизор» и «Власть тьмы», «Скупой рыцарь» и «Недоросль», «Тар тюф» и «На дне», «Горе от ума» и «Одис сей»,— выслушивались здесь, на деревне, с затаенным дыханием, с живым участием в судьбах героев и переживаниях художников и оценивались в основных своих чертах «тождественно с общепринятым в литера ту ре»— гений воспринимался и чув ствовался тружениками с любого расстоя н и я , из любой глубины времени. Учитель с волнением записывал слова душевной кре стьянской благодарности Пушкину — чтение его повестей, стихов и поэм стало праздни ком в коммуне. «Читаю, бывало, и «остро ощущаю сотни воткнувшихся в меня глаз. И от этого в душе было сияние и легкий взлет»,— вспоминал впоследствии Топоров. Разумеется, история эта по-своему ис ключительна: ведь не всякая ртеревня, не всякая коммуна могла бы, по тем време нам, похвалиться таким учителем. Исклю чительность эта усиливается еще больше, если иметь в виду, что именно здесь, в «Майском утре», в числе активнейших уча стников этих чтений-диспутов оказались сразу будущие дед и отец еще не родив шегося Космонавта-Д ва: Степан Титов был одним из любимейших учеников Топорова, верным его помощником и другом... Но, с другой стороны, быть может, как раз в этом 1 удивительном совпадении обстоятельств осо бенно остро и сильно, прямо-таки символи чески даж е, проявилась типичность того, что происходило в стране. Во всяком слу чае, начало звездной ' эстафеты, могучего, космического нынешнего нашего взлета про слеживается здесь с наибольшей отчетли востью от самых первых, от исходных послеоктябрьских рубежей. Однако освоение прошлого богатства, воспитание нового многомиллионного чита теля на благодарной этой основе было лишь половиной дела. Постигая труднейшую нау ку управления огромным государством, щедро оплачивая собственной кровью к аж дую ошибку и находку, этот новый читатель и герой — будь то слесарь с Путиловца или Гужона, ивановская или трехгорная ткачиха, отчаянный буденновец или балтий ский матрос, молодой чекист или кресть- янин-комбедовец,— словом, современник тех грозных и счастливых- лет, современник и солдат Ленина,— рос /уховно, набирался великой мудрости не по дням, а по часам, И потому-то все требовательнее тянулся он за хорошей, умной, правдивой книгой, ко торая рассказала бы ему о нем самом, о его борьбе и судьбе, помогла бы ему глуб же понять себя, свою жизнь и будущее... Разъяснение политики и сущности новой власти, агитация за нее — таково было одно из самых важных боевых заданий, которое поставили перед новорожденной советской литературой революция и* партия. И это сразу же определило специфику литератур ного процесса первых послеоктябрьских лет, особенности и неповторимое своеобразие каждой рождающейся в те дни строки и каж дой выходящей книги. Собственно гово ря, просветительско-агитационное устремле ние являло собою едва ли не самую х а рактерную примету тогдашнего времени, и задание, о котором идет речь, призваны были выполнять в ту пору все коммунисты вообще, все партийные и беспартийные бойцы культурно-революционного фронта в особен ности. 10 декабря 1918 года Совет Н арод ных Комиссаров принял знаменитый декрет о ликбезе — «О мобилизации грамотных и организации пропаганды Советского строя», уж е само его название подчеркивало дву- единство намеченной цели. И разве не ту ж е идею несла в себе крылатая ныне фраза: «Мы не рабы», открывавш ая первый советский букварь: знание воистину стано вилось освобождением, оборачивалось све том и силой с самых начальных, неуклюжих и робких к нему шагов. Этот свет, эту простую и нужную, как слово комиссара, как пайковая осьмушка, как «цинка» с патронами, самую главную правду великой борьбы понесли в народ и первые литературные произведения совет ских лет. «Объезж ая разные фронты, я все более убеждался, что художественная ли тература служила на фронте хорошим аги тационным материалом. Она принималась красноармейской массой лучше’ докладов и агитационных бесед»,— писал А. Серафимо вич в «Правде» 12 сентября 1920 года в статье «Несите им художественное творче ство». И, подкрепляя этот вывод непосред ственными впечатлениями, рассказывал, как жадно потянулись бойцы на колчаковском фронте к привезенному им литературному журналу, "как впитывали в себя писатель ское слово конники, уходящие на борьбу с Врангелем. « — Слушал я ее с тихим дыханием. Л адил не прослушать каж дое слово. И за помнил я всю эту картину: пожары, убий ства, расстрелы, разорванных лошадей. Во г партизанские Ьемьи уезжают из разоренных белыми деревень. Рвутся снаряды. Кругом пожар. И в это время кулак правой руки у меня туго заж ался и зубы заскрипели. И я проговорил: «У, язви вас, сволочи!» В голове у меня появилась мысль: сделать
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2