Сибирские огни, 1968, №9
— З а что ты побил малыша? — Максим вытер под носом Егорки сукровицу. — Заткнись, пока под микитки не н а д а в а л !— цвиркнул сквозь зубы Кочер. — Сам заткнись. Вот так... Тронешь еще — попомни... Звонко, раскатисто на весь двор ударил колокольчик, и дежурный прокричал, чтобы вторая смена строилась и шла в столовую. — Ох и жрать захотелось,— протянул петухом Гошка Очангин, а то все молчал — в ссору боялся ввязываться. Максим уж ни раз подумал о нем с презрением. — Жрать! — рявкнул на него Кочер и оттянул Гошке по лбу такой шелобан, что у бедного остячонка глаза заслезились.— Обзавелся ры жим кирюхой! — А я чо? Я ничо,— забормотал Гошка. Максим высморкался, для важности сплюнул и пошагал со всеми в столовку. З а столами сидели не смирно — бубнили, пищали, перекликались, стучали ложками по столешницам, кидались жеваными бумажками. Мак сим занял то место, которое утром ему показали,— близко к раздаточ ному окошку, откуда видно было дежурных по кухне девчонок и толстую, обхвата в три, повариху тетю Настеньку. Про нее утром Максим припев ку от ребятишек слышал, смешную: «Ох, Настенька, распузастенька — дай нам супу, дай нам каши, мы тебе спасибо скажем!» Повариха была в широченной юбке со сборками. Максим подумал, что под такой юбкой могла бы укрыться орава ребят-дошколят. Тетя Настенька была в белом фартуке, поварском колпаке накрахмаленном, круглой полной луной вы глядывала в окошко — подавала дежурным разносчикам миски со щами. Она увидала Максима и улыбнулась ему. Может, она и не ему улыбну лась, но Максиму от этого стало легче на душе, и он вздохнул. Аппетит у него пропал, есть совсем не хотелось, д аже ни капельки. И все из-за этого подлого Оськи Кочера! Пацанье перед ним лапки складывает, дрожит. Гошке вон как щелканул по лбу, а тот хоть бы хны... Что же теперь будет? Кочер Максиму этого не простит, тут даже и думать нечего... Максим стал в какой-то забывчивости столы считать: насчитал он их двадцать семь, и за каждым сидело по четверо. Помно жил в уме — сто восемь гавриков жадно ждали еды... Высокая худобедрая воспитательница, та, что уводила к себе в ма- лышовскую группу Егорку, была сегодня дежурной в столовой. Она уже откормила малышей, устала, была раздраженной, с потным лицом и нездоровой краснотой на впалых щеках. Что она была раздраженной, видно было по ее маленьким утонувшим глазам, по губам, сжатым пре зрительно и сурово. Из кухни вышла она с большим тазом, в тазу горой наложены «птюшки» — хлебные порции. Таз для нее был очень тяжел, она несла его впереди себя, уперев краем в бедро. Молча и недовольно брала она хлеб длинными синеватыми пальцами и клала на стол перед каждым. Кто прятал кусок в карман, кто сразу откусывал — наби вал полный рот хлебом, давился. «Вот смешные к а к и е !— подумал Максим, которому отчего-то вдруг стало весело.— Правда, что как мышата!». К своей «птюшке» он не притронулся даже: ждал, когда щи прине сут. А когда принесли — начал есть, не торопясь, с раздумьем, погляды вая изредка на примолкнувших ребятишек. Оська Кочер сидел у окошка в дальнем углу от Максима, прилип
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2