Сибирские огни, 1968, №9
тинки на лапах, голова яйцом, волосы — белые с грязью, нос перцем, глаза желтые, круглые. На нижней губе — короста, черная блямба. В ма ленький тонкогубый рот Кочер кидал из горсти горошины, давил их зу- бами с хрустом. Максим, подойдя, ждал, когда сердце уймется, перестанет прыгать в груди: не от страха, нет — обозлился он сильно. Чем старше становил ся Максим, тем чаще из себя выходил, когда кто-нибудь обижал их с братом, делал что-то не так, обманывал. Иной раз в злости не помнил себя: таким мальчишки посельские его боялись... Кочер высыпал в рот весь горох из горсти, открыл на Максима свои нахальные гляделки и, чавкая, бросил жеваные словечки: — Пришел, рыжая сучка? — Чав-чав-чав.— Узнать меня хочешь? — Чав-чав-чав. Выплюнул две овсины под ноги Максиму — с горохом овси- ны попались. — Хлеб... ни я, ни братишка давать тебе не станем, не жди! — че канно сказал Максим.— И не сучись. Я тебя не боюсь, морда...— Тихо сказал, а тяжело вышло: как куль на весы бросил. Гошка всхлипнул — вздох такой у него из нутра вырвался. Если бы Максим Сараев в эту минуту на Гошку глядел, то увидел бы, как у того глаза закрылись, зажмурились, уши страхом набухли. Но Максим взгля да горячего, смелого с Кочера не сводил. Со ступеньки Кочер поднялся спокойно, сзади пыль со штанов от ряхнул, колени размял. Оказался он выше Максима на полголовы; те перь было видно, что лет ему больше — может, семнадцать все. Черный пушок под носом, спина горбылем, желваки на щеках отвердели. Широ кий ремень с медной бляхой блестел начищенным якорем. Пошел он, бесновато водя глазами, харкнул в горсть. Шаг... Максим приготовился, ногу отставил, чтобы — если ударит, толк нет — на землю сразу не грохнуться, выстоять. Еще шаг... Сердце Максима бухает молотом, низ живота искрой холодной про стреливает, синева к щекам прилила. Еще два шага, еще... Уже не видать Максиму твердой кирпйчной морды, слились в мут ные водянистые пятна Кочеровы глаза, чует Максим на своих померт велых щеках близкое стиснутое дыхание, чувствует запах жеваного го р о х а— сладковатый, крахмалистый — ни с чем не спутать его. Максим глаза сузил, сама собой назад голова подалась, покачнулась, но с места ноги не сдвинул. — Ах ты — мэ-гэ-рэ-дэ-кэ! Падла-сука! — скороговоркой выпалил Кочер,— Понял? — Нет,— как бичом хлестанул Максим, чувствуя, что Кочер сейчас уже не ударит его — прошла, пронеслась та минута. — После узнаешь.— Кочер блеснул желтыми рысьими глазами и красным остреньким языком, как жалом, лизнул черную блямбу-корос ту на нижней губе. — Не пугай — не боюсь: не таких видел,— расслабился, освободил ся от скованности Максим. Хохотнув, мотая бодливо яйцом-головой, исподлобья нагло погля дывая, Оська Кочер отступил вбок, к Гошке: тот смирно-смирно стоял. — Не-ее,— Оська острый красный язык между зубов просунул,— не-ее, падла, таких, как я, ты еще не видал. «Не видал,— признался в душе Максим.— Это я сгоряча бухнул... Черт с ним. Все же я показал, что не трушу. Показал».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2