Сибирские огни, 1968, №9
определил, когда припал на колено, пощупал след двумя пальцами: чуть-чуть прикоснулся подушечками. Потом зачем-то еще подышал на огромные отпечатки медвежьих лап, наклонился к потянул носом. Максим то же самое сделал: и подышал, и пощупал след пальцами, и в самый мох носом уткнулся, но ничего особенного не понял и не по чувствовал. Это его даже как-то обидело... — Собаку пока не пускай: рано,— сказал Иглицын, протирая очки. — Да вы только гляньте, как она рвется: шерсть на загривке дышит. — А ты поразмыели, Максим,— сощурился левым глазом Пал П а лыч.— Куда у нас след пошел? Пошел он по гриве в ту сторону, куда Кальзя напересек двинулся. Значит, Кальзя там обязательно след под- секет. К ним медведь будет ближе, чем к нам... Они и собак перв’ыми пустят. — А мы опоздаем,— совсем по-детски вырвалось у Максима. — Охота у нас нынче общая, уж что кому выпадет,-^- сказал Игли цын и усмехнулся.— Не терпится, понимаю. Но если мы пустим собаку рано, то всю охоту испортим. — Вдруг они след не возьмут? — не унимался Максим. — Это Кальзя-то след не возьмет? Что ты, мой друг... А ты посмот ри, как медведь-то идет: лапу от лапы не далеко ставит, отъелся к зиме, спокойный. Ну, поспешим, долго нам мешкать некогда. Опять захрапела собака, шерсть у нее на загривке поднялась ды бом, как у свиньи щетина, а глаза накалились — как угли зеленые. Так прошли они крупным шагом с полкилометра. Собака уже совсем выпря галась и чуть не сбивала Максима с ног. — Пускай,— разрешил Иглицын.— Пускай, охотник... От волнения сразу Максим не мог расстегнуть ошейник, пальцы его запутались в длинной, густой шерсти лайки. Собака наконец вырвалась, мотнула бешено головой, чихнула — ноздри прочистила, чтобы чувство вать, пить приближающийся медвежий дух, припала мордой к следам и понеслась плавными, неслышными прыжками. — Теперь нам держаться надо собачьего следа,— с одышкой прого ворил Иглицын.— Хо, пробежал немного и уже дух захватило... Собака спрямлять начнет в тех местах, где он напетлял, гон укорачивать. Максим и Иглицын за собакой так и бежали впритруску, берегли силы пока. Стало жарко, хоть телогрейки сбрасывай, шапки. Морозный воздух разгоряченной души почти уж нисколько не охлаждает: жарко, жарко! Собачий след хорошо отпечатывался теперь на густом, еще не тронутом солнцем инее, бросал их то в мелколесье, то в просторные, ве ковечные сосняки. Не пробежали они, может, и двух километров, как послышался з а вывающий, словно скулящий лай: те, другие собаки, тоже гнали по сле ду и уже близко чуяли зверя. По лесу звонко, как бряканье колокольчи ка в тишине утра, разносился этот подстегивающий, подгоняющий охот ников лай. К двум голосам собак пристроился скоро третий: бухающий, густой, как вар, бас иглицынской лайки. — Кажется, есть, поставили,— передыхая, с трудом сказал Пал П а лыч.— Теперь нам жарить во все лопатки! Подал свой голосище и «большой мужик»: затравленно заревел, свирепо. Казалось, весь лес в округе раскололся и застонал. У Максима от этого рева сердце подпрыгнуло, все замерло в нем, похолодело на ка кой-то короткий миг, но своего бега, размашистого большого шага он не укоротил. Взводя на ходу курки, зажимая в горсти по паре запасных
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2