Сибирские огни, 1968, №9
Один изолятор стоял на отшибе, а все остальные детдомовские по стройки кучно сбились на плоском утоптанном возвышении, возле густо го темного ельника. Ельник этот остался живым островком от тайги, ко торую вырубили поселенцы еще в тридцатом году. По одну сторону ельника была больница с амбулаторией и приемным покоем, по дру г ую— широкий детдомовский двор, обнесенный штакетником. Тяжело поднимался над васюганской кручей главный корпус, с балконами, лест ницами, большим крыльцом. Д ва этажа были густо уставлены окнами, над крышей множество красных труб. Такого высокого здания Максим с Егоркой и в Каргаске не видали. От главного корпуса разбегались постройки поменьше: малышовский корпус, где дошколята жили, столо вая, овощехранилище рядом с поленницами дров и штабелями леса. На дворе журавлем торчит столб-исполин с колесом наверху, с ве ревками, на которых ребята вприпрыжку бегали, крутились, как привя занные козлята; высокие деревянные качели вымахивали со смельчака ми в самое небо; с грохотом разлетались «пулеметы» и «пушки» на го родошных площадках; тут же, поодаль, играли в лапту, в чехарду и про сто барахтались. Необъятно широкий двор кишел мальчишками и дев чонками, большими и маленькими: рябило в глазах от их скопища. С радостью и тревогой вступили Сараевы ребятишки на детдомов ский двор. Новеньких сразу же окружили, разглядывали со всех сторон, пиха лись, толкались. Егорку забрали в малышовскую группу, Егорка должен был в школу нынче пойти, а Максим попал к Вассе Донатовне. Когда повела Егорку худая костлявая воспитательница, с жестким взглядом, Максим вытянулся, провожая глазами братишку, думал, Егорка з ап л а чет, рваться начнет, но тот семенил покорно и даже не оглянулся. А чужие ребячьи глаза ощупывали, оценивали Максима: галдеть перестали, так им любопытно было. Максим уже знал от Вассы Дона товны, что в детдоме живет сто пятьдесят человек, больше все русские, но есть украинцы, немцы, цыгане, остяки и разный другой народ. Пона везли их сюда «со всех концов света белого», как тетя Настенька гово рила, повариха детдомовская. К Максиму вплоть придвинулся рослый жилистый остячонок, смуг лый, скуластенький, черноглазый, в белой выглаженной рубашке, в брю ках со стрелками. Жесткие волосы стрижены коротко, чубчик набок з а чесан, вздернутый нос круглыми ноздрями в Максима уставился, а гла з а — азиатские, хитрые — с головы до ног новичка меряют. «Вороватый, на Пантиску Анфимова ничуть не похож... Драться, что ли, он хочет?» Попритихли мальчишки, ожидают чего-то. Остячонок покрутил носом, подергал губами, спросил: — Стрелять — стрелял? — Ну, было дело... — Из двустволки? — Не... Бердана была в Пыжино у одной. — А я бью из двустволки с подбегом. Остячонок кисло сморщился, с храпом набрал носом воздух, закинул голову, да как на Максима харкнет. Максим отскочил под хохот маль чишек, весь загорелся жаром. — Ну ты, сморкач сопливый! — А ты не тычь, я тебе не Иван Кузьмич! Максим остячонка з а белый воротничок поймал, да остячонок от него вывернулся, отступил на шаг.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2