Сибирские огни, 1968, №8

Леонид Мерзликин Т Е ЛОК Этим летом дож ди за дождями, Этим летом опенки д а грузди. Отелилась комолая в яме, И соски у комолой огрузли. Поднимали комолую: «Надо ж! А-я-яй! Не могла ты в зйгоне?» А телок, длинноногий нескладыш, Тянет губы в людские ладони. Как охота уткнуться такому В материнское теплое вымя! Но его отнесли на солому, Нарекли ему походя имя. И живи. Твое дело телячье, Из ведерка молозиво хлюпай И на все, что вокруг, не иначе, Как мычи и гляделками хлопай. Ублажай свое брюхо досыта — И любую хворобину минешь. Ж ить да жить тебе! (Если копыта Невзначай по весне не откинешь). На лужайку вас выгонят скопом, Д ля порядка возьмут хворостину. А ты — брык! — И помчался галопом. Выгибая упругую спину. Морда кверху, хвостище трубою... И пляши ты себе на здоровье! А уснешь — и луна над тобою Проплывет будто вымя коровье... Петуший крик. П адучая звезда. И над ручьем развесистая ива. И ты греховна тем, что ты счастлива. А под мосточком катится вода. Г лаза в глаза — и горе не беда, И грех не грех. Прости ее, всевышний. Она и я. А ты здесь третий лишний. А под мосточком катится вода. Куда бежит, торопится куда? А над землей рассветное броженье, А в голове приятное круженье, А под мосточком катится вода. Уж е-росу не держит лебеда, Уже заря таить себя не в силах. Четыре локтя зябнут на перилах. А под мосточком катится вода... У Р О Д Е Ц О днажды поднял я в кювете i Причудливый корень. И вот, С тех пор, у меня в кабинете, Безвестный уродец живет. Облупленный череп, д а плечи, Д а пара закрученных ног... К моей человеческой речи Он долго привыкнуть не мог.