Сибирские огни, 1968, №8

®ается трудной, напряженной: случается и так, что мы, читатели, не сразу принимаем и по достоинству оцениваем впервые ска­ занное слово. История литературы сохра­ нила немалое количество соответственных примеров; здесь можно вспомнить и П уш ­ кина, и Чехова, и Маяковского, и многих других замечательных художников, чье творчество лишь постепенно осваивалось во всем его величии, во всей небывалости, первозданности. Но бывает и по-другому, когда новое утверждается и открывается шаг за шагом, без внезапных, резких поворотов и озаре­ ний; когда идет настойчивое накопление и освоение ценностей прежде неведомых, не осознанных. Именно так, на, наш взгляд, обстоит де­ ло и сейчас. И литература и читатели ждут появления эпических произведений, в ко­ торых широко и слитно была бы охвачена современность в ее решающих, отчетливо выраженных чертах, в крупных, сильных характерах, в глубинных устремлениях, в больших и сложных трудах, выполняемых человеком и меняющих условия человече­ ского существования. Однако надобно помнить при этом, что чаемые книги и герои, в них выступающие, не- могут быть очередной вариацией ни гладковского «Цемента», ни катаевского «Время, вперед!», ни даже крымовского «Танкер «Дербент». Говорим «даже», пото­ му что книга Крымова и по своей пробле­ матике, и по внутреннему строению, по облику ее главного героя Басова ближе стоит к нашему времени, к его запросам и потребностям, чем книги восстановительного периода или первой пятилетки. Да, непре­ станно меняются и реальные обстоятель­ ства, характеры, находящие отражение в литературе, и ее подход к ним, угол зрения, способы освещения и истолкования. Вот почему необходимо очень внимательно и чутко следить за тем, как входит новое в работу художников слова, уметь распозна­ вать его, не поддаваясь ни умиленной и восторженной нетребовательности, ни брюзгливому и равнодушному высокомерию. Иначе мы можем глядеть в туманную даль, ожидая небывалых, невиданных образов, в то время как они уже вошли в нашу жизнь и существуют в ней, но выглядят совсем не так. как мы представляли. Постараемся прежде всего по справед­ ливости оценить рост той нашей прозы, которую обычно называют «малой». При этом нередко ставят в прямую зависимость ее внутреннюю емкость от ее размеров. М еж ду тем, наиболее приметные рассказы последних лет привлекательны именно зна­ чительностью содержания, в них охвачен­ ного, богатством жизненных впечатлений, развернутых на небольшой, тесной террито­ рии. Иными словами, произведения, кото­ рые по самому строению своему, по ж а н ­ ровым особенностям далеки от эпической просторности повествования, вместе с тем несут в себе эпическое ощущение жизнен­ ных связей, таят память о большом, неде­ лимом мире, который стоит за пережива­ ниями и действиями, разворачивающимися в строго очерченных пределах. Конечно, у нас появляются и будут, как и прежде, появляться хорошие повести и рассказы, в которых внимание писателя полностью сосредоточено на изображении судеб и событий, находящихся в его поле зрения. Однако все чаще появляются про­ изведения иного рода; прочтите, например, «Дом на Фонтанке» Даниила Гранина или «Сорок четыре ночи» Георгия Семенова, или «Проклятый север» Юрия Казакова. К аж ­ дый из названных прозаиков самостояте­ лен в своих пристрастиях и интересах, да и мотивы здесь затронуты ими совершенно различные. Но во всех трех рассказах ясно выступает движение быстротекущей, мно­ голикой жизни, огромность которой так отчетливо ощутима еще и потому, что она контрастирует с видимой камерностью, до­ машностью, а то и семейственностью про­ исходящего. В «Доме на Фонтанке» два друга про­ водят вечер в семье третьего, погибшего на войне. В тесных, старых стенах, в тягостной, мучительно не вяжущейся беседе с несчаст­ ными старухами проходят несколько десят­ ков минут, но одновременно раскрывается и свежесть юношеских надежд, и горечь военных утрат, и нержавеющая сила д р уж ­ бы, и верность делу, ставшему неотъемле­ мою частицею жизни. Г. Семенов тоже рассказывает лишь о нескольких часах, о немногих людях: отец и сын встречают своего сына и брата — летчика, испытывающего сверхскоростные самолеты... Но опять-таки в очень недол­ гий срок «вписывается» вся история этой семьи, неразрывно слитая с течением вре­ мени, с переменами, происходившими во всей стране. Так получается совсем не от того, что люди здесь изображены дсобен- ные, исключительные — напротив, таких, как они,— великое множество. И тем выше цена их благородства, их нравственной добротности, их естественной гражданствен­ ности. Горячая любовь друг к другу этих трех мужчин, оставшихся без жегал, без матери, начисто свободна от семейного эгоизма, от домашней ограниченности, бо­ лее того — она оказывается как бы основой их воинской закалки, их преданности свое­ му труду. В рассказе Ю. Казакова нет ни столь строгого единства времени и места, ни столь крепких родственных связей. «Мы», постоянно упоминаемое в тексте,— это два товарища, два северянина, приехавшие в Ялту отдыхать «после девяти месяцев от­ чаянной трепки в зимнем океане». Они, как говорится, «проводят время», и время­ препровождение их описано так тщательно и подробно, что томительность этого отды­ ха не может быть подвергнута никакому сомнению. Чем дальше, тем очевиднее не­ нужность, мнимость, чуждость этого рас­ прекрасного юга — не всем, разумеется, а