Сибирские огни, 1968, №7
— Ну, верно, спасибо за выручку... Пришлось бы такое, и я бы те бя выручил.— И, глядя поверх Ефима, крикнул в коридор: — Кожин! В ту же минуту в комнате появился дружинник. Понял Ефим, что пощады ему не будет, и стыд опалил его, за то, что просил Абакумова, унижался перед этим карателем. — Гадина! — крикнул он, свирепея, и, схватив табуретку, з ам а х нулся на вахмистра, но гут на его руке повис дружинник, на помощь которому из коридора подоспели еще двое. Они вмиг одолели Ефима, поволокли его из комнаты, а он, отбиваясь, кричал срывающимся or злости голосом: — Сволочи... бандиты... кровопийцы... вашу мать!.. Просторный класс, куда дружинники втолкнули Ефима, тускло осве щала оплывшая стеариновая свеча, воткнутая в горлышко бутылки на табуретке возле двери. При свете ее Ефим увидел на голом полу своих товарищей, бывших повстанцев. Мало кто из них спал, большинство си дели, понурив головы, изредка переговариваясь, делились табаком-зе- ленухой, курили. — Здоровьте,— приветствовал их Ефим, а в ответ не дружно: — Здорово... Здравствуй... Припозднился чего-то... — Проходи сюда, место есть,— пригласил сидевший в углу Софьян- ников и, когда Ефим подошел и сел рядом с ним на пол, продолжал: — А мы думали, помилует тебя дружок-то твой, Абакумов, пожалеет... — Как же, пожалел волк кобылу — оставил хвост да гриву. Д р у жинник помешал, а то я бы его, гада, пригвоздил табуреткой-то. Не спалось в эту ночь Козулину, как не спалось и посельщикам его, товарищам по восстанию. Изредка вспыхивал короткий говорок и все об одном и том же: — Правду говорил Машуков-то...— Как в воду глядел...— Дураки , генералу поверили...— Верно говорят, что дурного попа и в церкви бьют... Вздохи, матюги и снова тишина, от которой тоскливо сосет под ло жечкой. Насилу дождались утра. Из окна школы стало видно улицу, родные дома. У ворот школьной ограды начали накапливаться бабы с узелками и корзинками в руках, старухи, старики, ребятишки. Все они, сбившись плотной кучей, осаждали дружинников, преградивших им путь. Слитный гул их голосов доносился в школу сквозь двойные рамы окон. Арестованные набросились на дружинников: — Почему не пускаете наших? — Не видите что ли, еду принесли нам.— Люди вы или звери? — Или с голоду хотите нас заморить? — От крывайте... Наконец, толпа сельчан хлынула в ограду, обступила крыльцо. В раскрытые двери дружинники с рук на руки стали передавать аресто ванным крынки с молоком, туески, мешочки и платки с калачами, шань гами, вареными яйцами и жареным мясом. В толпе Ефим увидел отца. Старик что-то показывает рукой, слов но пишет. — Приговор... обществом.... Понял Ефим. Старики собираются хлопотать за них, просить на схо де вынести общественный приговор об освобождении... Ефим кивнул отцу, дескать, понял, а про себя засомневался: «По может ваш приговор, как мертвому припарки». Лишь только передали еду, дружинники закрыли двери, выпроводи ли сельчан за ограду. Арестованные расселись на полу кружками, занялись едой. Мимо летное свидание с родными всколыхнуло, оживило их, потому и не молк нет среди них теперь говор:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2