Сибирские огни, 1968, №7

сковья Петровна через минуту.— Я уж приглядела. Цвет коричневый, такой красивый, просто загляденье. Сшит хорошо, подклад атласный — ну все будто нарочно для Марко! Д а Марко сам видел. Хороший ведь, правда? Хороший, хороший,— несколько смущенно подтвердил Гарит- сон.— Прямо министерский. Прасковья Петровна покормила Надюшку, они ушли. Оставшись один, я впервые осмелился взять девочку на руки. Сна* чала мне никак не удавалось: головка откидывалась назад. Потом сумел. Я держал ее долго, легонько прижимая к себе, такую маленькую, беспомощную и независимую. Надюшка сладко почмокивала, позевыва* ла, не обращая на меня никакого внимания. Потом смежила глаза раз, другой и мгновенно уснула. Я боялся пошевелиться. Минут через десять, страшно устав с непривычки, я положил Надюш* ку на кровать. Она тотчас' выразила неудовольствие: заморщилась, з а ­ ворочалась. Казалось, вот-вот скажет: «Что же ты? Трудно подержать, что ли? Положил на холодную постель!» Я прикрыл ее и стал осторожно качать. Надюха все дулась, и так и уснула недовольной. Но вдруг точно светлый луч пробежал по ее лицу. Надюшка улыб* нулась! Словно ска з ала : «Ладно! Я ведь не сердитая, не сержусь. Но иначе с вашим братом нельзя. Возьмете еще да обидите.» Ах ты, милая кроха! Гаритсоны вернулись быстрее, чем я ожидал. — Деньги получили, а магазин, где костюм-то, закрытый,— объ* яснила Прасковья Петровна.— Новые товары продавец получает. Завтра Марко с ночи сменится, отдохнет и сходим... Как Надежда? Спит? Спо­ койненько-спокойненько дышит. Поправилась, слава богу. А через каких-то двенадцать часов, в воскресенье, рано утром, Н а ­ дюшка умерла. Запл ак ал а вдруг, закатилась — и все. Это случилось внезапно, неожиданно. Прасковья Петровна заголосила, запричитала, забегала. Вскочили с постелей и заплакали ребята. Появились какие-то люди, ходили, бе­ гали на цыпочках, что-то делали. Пахло лекарством. Я тоже что-то помогал, что-то делал. Потом, когда девочку прибрали, зашел обратно в свою клетушку. Представлялась Надюша. Совсем недавно я держал ее на руках, она сладко причмокивала и позевывала. Потом надулась. А потом улыбнулась — умиротворенно, светло. Всего несколько часов назад... Вдруг в комнате заговорили: — Папа с работы идет! Папа! — Чтоб у меня ни слезинки! Отец не переносит слез! Слышите? Ни слезинки! Послышались усталые шаги Гаритсона, все ближе. Миновали кух­ ню. Оборвались у двери в комнату. Несколько долгих минут полная тишина. — Надюха!..— проговорил Гаритсон. Опять шаги — сейчас грузные, тяжелые — мимо меня в последнюю клетушку. Затем опять шагр, и Гаритсон зашел ко мне. — Давайте, знаете, закурим,— сказал он.