Сибирские огни, 1968, №7

он задолго сказал, что будет крестным. Подарил приданое и на свои же деньги устроил маленький вечерок. Машина у Петра старая, разбитая, она тарахтит и скрипит. Узнаешь ее издалека. Он часто останавливается, выскакивает, что-то подкручивает, подко- лачивает. Весело возмущается: — Чертов драндулет! Заплаты ставить некуда. Пять раз до луны и обратно пробежал, наверное. Бежит — гремит, рассердится — три дня стоит. И я его заездил, и он — меня. С первого слова я почувствовал себя с ним так, будто знаком вечно. Простейший парень. С Антоном Васильевичем я познакомился тоже легко и просто. • — Покурить за компанию,— пригласил он меня, прежде, чем я на* думал, удобно ли подойти.— Вечерок прекрасный. Я был приятно удивлен. Он оказался тем Антоном Пшеничным (Пшеничный — фамилия Антона Васильевича), чьи критические коррес­ понденции бросились мне в глаза в «Гаражном еже». — Что ж, мое мнение определенное: Кострюченко в завгары не под­ ходит,— спокойно и убежденно сказал Антон Васильевич, когда я завел интересующий меня разговор.— Без дисциплины в нашем шоферском деле нельзя. А Кострюченко людей распускает. Особо крупных фактов, правда, пока нет, но мелочь к мелочи — оно и набирается до кучи. Там халатность будто не заметил, там за серьезный проступок только пожу­ рил легонько, там от складчины с подчиненными не отказался. Все это на выполнении производственного плана и всех показателей очень отра ­ жается. Как о человеке о Кострюченко плохого не скажу: лишнего н а ­ говаривать тоже негоже. Чтоб любимчиков имел — не замечал такого. З а счет рабочих выпивал — тоже не замечал и сигналов гаких не по­ ступало. Но к руководству, да еще таким народом, как шоферы, особые требования. Им Кострюченко не соответствует. Слабохарактерный он — т ак можно обрисовать его коротко. Антон Васильевич вызывал к себе симпатию. З а его спокойствием, прямотой суждений чувствовалась уверенность в своей силе и положе­ нии. Человек знал себе цену. — А когда критикуете Кострюченко, он не сердится? — спросил я. Антон Васильевич пренебрежительно махнул рукой. — Мне до этого нет дела, безразлично, сердится или не сер ­ дится. — А что, если мстить начнет? Не в открытую, конечно, исподтишка? — Пусть попробует. Чтобы придраться, мстить, то есть, какую-то зацепку иметь надо. А за что ко мне придраться? Вот сами посудите. Ал­ коголя я вообще не любитель, перед работой же д аж е за сутки капли в рот не возьму. Правила ухода, правила движения — комар носа не под­ точит. Любой приказ, любое распоряжение, нравится или не нравится — я только одно: есть! Машина чистенькая, блестит всегда. Ну, а без причины в наше время на человека напуститься рисково. Без своей голо­ вы остаться можно. И опять же из правды слов не выкинешь: не з ам е ­ чал я у Кострюченко черты такой — мстить. Дружбы , понятно, у нас с ним нет, но по работе виду не показывает. Случился со мной единст­ венный безобразный случай, тут, правда, Кострюченко обрушился на меня, настаивал д аж е под суд отдать. Но не обижаюсь. Справедливо он требовал. — Что с вами случилось? — Так людей когда чуть не побили, то моя ж машина была. — Ваша?! — сообщение застало меня врасплох.