Сибирские огни, 1968, №7

■«■орый они, как совершенно очевидно, стремятся выполнять, но, к сожалению, не всегда выполняют достаточно убедительно. Ведь и сам Сергей Усов больше говорит, чем делает, и этот перевес декларативности над действенностью — неизбежное следст­ вие того особенного ракурса, который избран Розовым для его изображения. Оторванный от конкретности жизненных обстоятельств, Сергей прежде всего провоз­ глашает принципы, а не убеждает примером собственного дела, собственного поступка. В драматургии последнего времени во­ обще не так много пьес, изображающих Че­ ловека, взятого в неразрывной связи с его конкретно-исторической созидательной деятельностью, и еще меньше пьес, в кото­ рых эта созидательная деятельность лежит в самой основе конфликта и сюжетного раз­ вития. Вот почему привлекает широкое и со­ чувственное внимание драматическая хро­ ника В. Лаврентьева «Человек и глобус», тем более, что среди ее несомненных до­ стоинств — смелость, широта и масштаб­ ность изображения современности. Академик Георгий Петрович Бармин то­ же немало говорит в разъяснение своих жизненных позиций. Это в какой-то мере следствие публицистической заостренности самой лаврентьевской пьесы, но в еще большей степени — проявление характера ее героя: Бармин —- человек гармонического единства убеждения и поступка, и это един­ ство диктует ему и страстность научных поисков, и страстность монологов. С какой энергией он утверждает свою веру в людей! — Знаете, я еретик и, простите, не при­ знаю, отвергаю начисто понятие, что нет незаменимых людей. Я исповедую другое. Все люди незаменимы, а талантливые — тем более. Каждый человек —это осо­ бый, неповторимый, сложный мир. И чем он сложнее, чем глубже, чем своеобразнее, тем он полезнее... Верю в лю­ дей, люблю их, горжусь ими. Но сволочей и подлецов я не перевариваю — они для меня ' не существуют. Такова «программа» Бармина, как он сам определяет смысл своей речи. Ясность и определенность этой «программы» до­ полняются мыслью о том, что люди, кото­ рых он любит, «не оглядываясь, не колеб­ лясь, идут на штурм самого неба», что им самим руководит «желание выполнить свой долг, ни разу не отступив». Академик Бармин, принимаясь за «рас­ крепощение атомной энергии», ясно созна­ ет всю меру своей ответственности и перед народом, и перед человечеством, и перед историей. Без всякой позы и без всякого преувеличения он думает о том, что на его плечи легла «тяжесть быть совестью века». Сделки с совестью такого масштаба заведомо исключены. Георгий Бармин — один из самых непреклонных, самых реши­ тельных, антикомпромиссных героев нашей литературы. Создать атомную бомбу, страшное ору­ жие, которым можно уничтожить плане­ ту,— какая это в самом деле гигантская мера ответственности. Бармин объясняет; почему он на это идет, объясняет спокой­ но — с той предельной ясностью, которая присутствует во всех его словах и поступ­ ках: — Верил и буду верить только в доб­ ро. Иначе мне нечего делать в науке. Совершенно естественно, что” люди, ко­ торым он доверяет свою тяжелую ношу, свое «страшное и опасное дело»,— такие же одержимые, цельные, не .допускающие даже мысли о зигзагах, уступках, приспо­ собленчестве. В этом едины и генерал Зуев, и чекист Охотин, и талантливый экспери­ ментатор Цветков, и секретарша Вернова. Когда Цветков среди испытаний самой чудовищной войны продолжает бороться за необходимость своей исследовательской ра­ боты, когда скромная, тихая Вернова в го­ лодном блокадном Ленинграде прячет л а­ бораторные приборы и никому, кажется, не нужные запасы формул урана, когда Охотин решается на самоубийство, но срывает тем самым коварную и жестокую интригу «ис­ торика» из Закавказья, то перед нами раз­ вертываются эпизоды единого смысла, эпи­ зоды, раскрывающие один из важнейших секретов наших побед. Этот секрет— в нравственной стойко­ сти, в кристальной чистоте того характера, который выработался, как предсказывал еще В. И. Ленин, «в борьбе за укрепление и завершение коммунизма». А чтобы напомнить о реальном значе­ нии такого характера, очень уместно обра­ титься к аргументам, взятым из самой жиз­ ни, и еще раз процитировать профессора А. Бирмана: «Дело происходило осенью 1942 года, когда подход немцев к Сталинграду создал огромные трудности в снабжении мазутом предприятий страны. В это время, когда каждая цистерна была на вес золота, мест­ ные организации одного важного центра военной промышленности сообщили, что у них’ обнаружены значительные запасы тор­ фа и что через три-шесть месяцев они пе­ реведут электростанции и котельные воен­ ных предприятий на торф. Велика была ра­ дость по этому поводу, но на всякий слу­ чай уполномоченному Госплана СССР по данной области было поручено проверить представленный материал. От уполномоченного поступил доклад, полностью отрицающий возможность сколь­ ко-нибудь значительного использования тор­ фа в ближайшие несколько лет. Автор док­ лада был вызван для устного сообщения. Он подвергся резкому допросу, выслушал град обвинений и оскорблений, заседание длилось весь вечер и всю ночь, но уполно­ моченный твердо стоял на своем: идея ис­ пользования торфа — авантюра. Переобо­ рудование котельных грозит остановкой военных заводов. Дело закончилось тем, что его попросту выгнали из кабинета. «Я