Сибирские огни, 1968, №7
Они бились яростно, по-черноморски. Не раз и не два гремела грозная флотская «По лундра!», и враг откатывался, не выдержав матросской контратаки. Когда совсем, было, насели на отряд танки, Ишков вызвал с ба зы огонь на себя, и фашисты снова отхлы нули. Где-то там, с моря, тщетно пытались прорваться на выручку катерники — их сдерживал плотный заградительный огонь. Пятого сентября с базы был принят от крытый текст: «Прощайте, товарищи, по мощи не ждите...» К седьмому от всего отряда осталось тридцать человек, в большинстве — ране ных. Ишков завернул в тряпочку партби лет и орден Красной Звезды, полученный за Одессу, спрятал в надежном месте. На всякий случай показал захоронку Жене Ше- леховой из колхоза «Искра» — отчаянная восемнадцатилетняя рыбачка прорвалась к морякам с буханкой хлеба. Матросы поднялись в последнюю контр атаку. Ишков бежал впереди. Автоматной очередью, почти в упор, хлестнуло его по ногам... В семью пришла похоронная. Указом Президиума Верховного Совета отважного командира посмертно наградили орденом Боевого Красного Знамени. Но он был жив. Он лежал в Керченской больнице и ждал фашистской расправы. По том удалось скрыться. Однако вскоре при шла весть о том, что за поиски Ишкова взя лось гестапо. Раненого командира решили переправить в Тамань. Староста (сын этого старика был майором, сражался с врагом) выправил Ишкову документы, в них значи лось, что владелец их — тракторист, ранен на переправе. Ишкова вынесли на берег, уложили в рыбачью лодку, прикрыли сетью. Так он вернулся в колхоз «Искра». Оправившись, Ишков, в ноябре сорок третьего, перешел линию фронта. Партбилет и орден удалось сохранить. Через полгода ему, капитану, доверили взвод ПТР в штур мовом батальоне, и он пошел с Третьим Белорусским фронтом на запад через Оршу, Борисов, Витебск, Минск, Березину, Не ман... Под Вильнюсом его снова ранили, и после госпиталя он, уже с третьим орденом, вернулся на флот. Сперва в Севастополь, затем — в Новороссийск. Как и Аннушке Макушевой, ему тоже привелось после победы иметь дело с «се рыми камнями» несправедливости. Во время одной из проверок какой-то чиновник обви нил Ишкова в том, что он не создал парти занского отряда, скрываясь в тылу врага, «не проявил активной борьбы» с захватчи ками. Напрасно объяснял артиллерист, что был тяжело ранен и что просто физически не мог поднять такое совсем непростое де ло. Напрасно ездил в Москву. Его уволили из армии, отобрали партбилет. В пятидеся том году он приехал в Одессу с четырьмя ребятишками, располагая лишь небольшой пенсией: «не брали даже дворником». По счастливой случайности, его встретил на улице демобилизованный, когда-то служив ший у него ст’аршина. Он и псмог своему бывшему командиру: устроил его на кол хозный рынок, сперва — комендантом, по том — рубщиком в мясном ряду... В пятьдесят Шестом Ишкова полностью восстановили в партии. Я слушаю этого удивительного человека и вновь вспоминаю Соболевские слова об отважных, которые любят жизнь и бьются за нее вдохновенно и действенно. Невольно думаю, что судьба героев «Морской ду ши»— невыдуманных, встреченных писате лем на линии огня — объединяется характер ной закономерностью. Все они начали вой ну с июня сорок первого, все сражались, не щадя себя, все полной мерой хлебнули все самое страшное, что несет человеку война, и чуть ли не каждый из них был «похоро нен заживо». И, все-таки, большинство их прошло весь этот грозный и тяжкий путь до самой победы и выжило «всем смертям на зло». Так было с Макушевой, с Ишковым. Так было с Михаилом Негребой из «Баталь она четверых»: этому посчастливилось из бавиться в плену от, казалось бы, неминуе мой фашистской петли, к которой его при говорили за очередной побег,— выручили товарищи. Так, совсем недавно, «ожил» из небытия, подал голос Пустовойтенко — ге рой рассказа «Держись, старшина». Видно, и вправду люди морской души сильнее самой смерти, и выбор писателя, его прицел, всякий раз был точен, когда он воссоздавал их подвиги и характеры, помо гая им стать примером для многих и в годы войны, и в наши не такие уж мирные дни... Рассказ о подвиге Пустовойтенко я чи тал вслух на баке эсминца, стоящего в Мин ной Гавани. Я выбрал этот рассказ потому, что со бытия, в нем воссозданные, развернулись ровно четверть века назад здесь же, в одной из севастопольских бухт, в такой же вот солнечный летний день, правда, заполнен ный, в отличие от нынешнего, грохотом бомб и снарядов. И еще потому, что только накануне привелось мне встретиться с мо лодыми моряками, для которых действия старшины Пустовойтенко, спасшего подлод ку и товарищей в тяжелый час, могли быть осмыслены почти наглядно не только с мо ральной, но и с чисто технической, военно учебной точки зрения. Дело в том, что мои теперешние, очень внимательные слушатели владели сходными специальностями и учи лись применять свои знания и навыки з дальних походах, в условиях, очень близких к боевым. Туда, где неделями вспенивали волны их корабли, лишь по радио долетали позывные Большой земли: «Родина слышит. Родина знает...» Там встречали их свирепые ураганы, палил солнечный зной, над ними с ревом проносились на форсаже чужие са молеты. Не однажды показывались перед ними по курсу на траверзе и прямо, угро жающе маневрируя, некие авианосцы и крейсера, а то вдруг и огромную подлодку нащупывали и вели в глубинах моря точ ные и умные приборы...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2