Сибирские огни, 1968, №7

море «амятной доски имена всех, кто двад­ цать шесть лет тому назад составил боевой отряд моряков-разведчиков Одесского обо­ ронительного района. В их ряду — имя и самой Аннушки. — Ребята были очень хорошие... Такой теплоты, такой сплоченности, как у нас, я уже больше не знала. Мы каждого ценили и любили. И смотрели на смерть открытыми глазами. Сказать правду, никто из нас и не думал, что погибнет... И если бы все, ко­ го убили, могли встать!.. Мы сидим на скамье, наискось от Уни­ верситета. Кроны каштанов плотно сомкну­ лись над широкими тротуарами, прильнули к окнам. Внизу, у стволов темным-темно — то шепот оттуда долетает, то смех... Анна Ивановна, чему-то улыбаясь, вер­ тит в пальцах сломанную веточку, гладит узорчатый лист. — Меня они тоже любили как боевого товарища. Бывало, идем в тылу, пробиваем­ ся или языка тащим — ребята всегда кусок сахару, либо молока раздобудут, прибере­ гу т— девушка... А были мы все азартные — не подходи!.. До сих пор не могу понять, как я на запалах не подорвалась — запалы в кармане нагрудном таскала, гранаты и финку — на поясе, да еще диски, автомат... лезешь из камыша, финку в зубы возьмешь, ребята глянут и в смех: чертенок! Она и сама смеется звонко и молодо — совсем как те девчата под каштанами. В «Морской душе» Аннушке посвящен один из поэтичнейших рассказов — «Раз­ ведчик Татьян». Кое-что здесь изменено, «додумано» писателем: обстоятельства по­ явления девушки среди моряков-разведчи­ ков, имена главных героев, история их любви. В буйной и веселой ватаге моряков, ко­ торая, каждую ночь играя со смертью, «не­ сла девушку по войне в сильных и грубова­ тых пальцах бережно и нежно, как цветок», писатель разглядел и понял великое душев­ ное богатство и красоту человечности, сто­ кратно умноженные перед звериным фа­ шистским оскалом войны. И еще, как мне кажется, в женственном облике своей герои­ ни воплотилась для него и для читателей- современников светлая душа Одессы тех грозных дней — азартной и насмешливой, ласковой и грозной, верной в дружбе и нена­ висти, а главное — не сдающейся, непокор­ ной. И надо сказать, что жизненный прото­ тип, составивший основу такого характера, был в этом случае найден на редкость удач­ но: не вошедшая ни в одну книгу вся после­ дующая судьба Аннушки — убедительное тому доказательство. Она родилась и выросла в одной из тех военных партийных семей, где мужчины и женщины первыми приняли бой на памят­ ном июньском рассвете и первыми пали за Родину. Когда Аннушка, тайком от брата- пограничника, попросила направить ее в школу военных разведчиков, она еще не знала о том, что где-то за Бугом задохну­ лась в фашистской петле ее мать — член партии с 1924 года. Что пытаясь выручить и спасти ее, погиб со своими товарищами муж старшей сестры — начальник погранзаставы. Что сестра потеряла еще и ребенка, ранен­ ного при отступлении, и теперь молила лишь об одном — послать ее на фронт... Обо всем этом Аннушке сообщили го­ раздо позже — уже в Севастополе. Но за ­ ряда отваги и ненависти ей вполне хватило для первых вылазок в тыл врага. А в дом на улице Пастера она пришла уже опыт­ ным солдатом: успела и отличиться, и от­ крыть собственный счет мести, и осколок в ногу заработать. Она прошла оба огненных круга оборо­ ны Одессы и Севастополя и разделила с защитниками черноморских городов-героев все испытания и подвиги. Конечно, не хотелось умирать — но ведь о собственной смерти как-то не думалось, не верилось в нее. Конечно, горько было терять товарищей — однако и эти душев­ ные раны, в конце концов, затягивались: на переживания и слезы просто не было вре­ мени. Что же касается Родины, пылавшей огнем, ее грядущей судьбы, то за это Ан­ нушка была как раз спокойна: разве не крепко держали автомат ее маленькие ру­ ки, разве не бились рядом с нею лучшие в мире ребята, разве напрасно приняли ее кандидатом партии здесь, в сражающемся Севастополе!.. Настоящее горе пришло вместе с черной вестью о казни матери. И уже вовсе обру­ шилось тучей в день сдачи города. Она не сумела уйти с моряками — раненая, конту­ женная попала в плен. Если бы те, кто берег ее, словно цветок^ от осколка и пули, от обид, приставаний и грубого слова, кто делился с ней каждым кусочком и глотком,— если б зналу они, как было ей больно и страшно, как хоте­ лось ей пить там, в долине под Симферопо­ лем, куда их сотнями пригнали по этапу че­ рез Инкерман и Бахчисарай!.. Весь день под крымским палящим солнцем, всю душную темную ночь надо было ждать, чтобы на прохладном рассвете слизать распухшим языком капельки росы с виноградных листь­ ев. Осколок из раны она вытянула сама. И — замкнулась, замолчала надолго, едва ли не на полгода... Молча резала добытым с великим трудом ножом вагонный пол — думала выброситься на ходу на шпалы. Молча сделала три шага вперед, когда ее имя и еще имена девятнадцати подруг вы­ крикнул какой-то эсэсовский чин перед за ­ мершей шеренгой пленных — нашлась-таки продажная тварь, выдала разведчицу, мо­ рячку, коммунистку. Было это в Ровно, в студеный зимний день. Велели раздеться, сунули в руки лопаты, окружили полицаи, автоматчики, повели... И весь эшелон мол­ ча, с ужасом провожал ее и подругу в по­ следний путь... — Когда, уже после войны, я вернулась в Одессу, знакомые, что ненароком узнава­ ли меня (а узнать было трудно!), шараха­ лись: «Тебя ж расстреляли!» — вспоминает