Сибирские огни, 1968, №7

Все становится более реальным, чем та ослепительная сверхяркость в фазе возбуждения. Он продолжает: Только что вам звонили из оперативного пункта и приказали немедленно до­ ложить обстановку. Начинайте, Квиллер. Опять я сам не свой, хотя все-таки разум не покидает меня. Между фазой кошмара, когда кажется, что несешься в пропасть, и ясным светом нормальности лежит сумеречная зона. В ней я сейчас и нахожусь. — Ну,-начинайте же докладывать, Квиллер! Физически со мной все в порядке, ничего, кроме ссадины на плече и вполне тер­ пимой жажды, вот и все. Психика тоже обрела стабильность. Правда, нет желания планировать свои действия. И еще — чувство потери чего-то важного — исчезло ощу­ щение психического благополучия. Но ничего более серьезного. Однако необходимо разбить последнего врага — мое нежелание что-либо планиро­ вать. Я должен планировать. Если я намерен выжить, мне может помочь в этом толь­ ко рассудок. Охранники все еще стояли цепочкой в дальнем конце комнаты. Февраль не дви­ гался с места. Я бросил взгляд на золотые часы Фабиана, когда он повернулся к Февралю. 10. 55. Итак, девяносто минут продолжалось мое путешествие в кресле. Начать думать. Зачем Фабиану понадобилось взглянуть на Февраля? Теперь они отошли подальше от меня и остановились посреди комнаты. Я услышал их бормо­ танье, но слов не разбирал. Итак, они прекратили это дело. Фабиан в конце концов дошел до того, что пытался попросту вырвать у меня признание: «Начинайте докла­ дывать». Не вышло. В комнате было тихо, никто не двигался. Бормотание продолжалось. В воздухе витал запах эфира и слабая вонь от рвоты охранника. Я ни о чем не думал. Но я должен думать. Сделаю усилие. Почему я ни о чем не думаю? Потому что я знал, что все, что они могли сделать, они сделали. Февраль повернулся и направился ко мне. Остановился, сцепив руки за спиной, взглянул сверху вниз своими неживыми стеклянными глазами. И я вспомнил человека, который стоял вот так же в хорошо сидевшем на нем черном мундире, заложив ру­ ки за спину. Тот человек сказал: «Через час я должен быть в Брукнервальде к обеду». Какая-то специфическая печать лежала на них на всех, и это было особенно заметно когда они собирались сделать то, что Февраль был намерен сделать сейчас. Он оказал, не повышая голоса: — Вы заставили меня понапрасну потратить время. Такое не прощают. Затем повернулся к цепи охранников: — Шелл, Браун.— Двое шагнули вперед.— Сейчас ему сделают последний укол. Когда он потеряет сознание, отвезите его на машине к Грюневальдокому мосту, вы­ стрелите в затылок и сбросьте в воду. 13. МОСТ Бар на Мюллерштрассе был еще открыт. Я вошел, попросил ромового грогу, обхватил стакан ладонями и смотрел, как над ним вьется легкий пар. Кельнер ушел обратно за стойку и несколько минут следил за мной поверх кофеварки. Я надавил ложечкой на ломтик лимона и смотрел на поднимающиеся пузырьки. Запах рома опьянял. В углу ворковали молоденькие парень о девчонкой, за столиком у окна какой- то человек сидел, уставясь в одну точку; на лице у него застыло отчаяние. Больше никого. Зимней ночью в такой час бары — прибежище влюбленных и неприкаянных, я не из их числа, и потому был здесь чужим. Когда грог немного остыл, я проглотил его залпом и попросил еще стакан.