Сибирские огни, 1968, №7

стали выходить на поверхность, оттесняя всякие мысли об опасности, сдержанности и самоконтроле. И вот здесь, в сумерках, она стояла рядом со мной, моя худоща­ вая черная ночная дьяволица; я видел ее с распущенными волосами. Он сказал без всякого удивления: — Вас зовут Инга? Обведу подлеца вокруг пальца. Первый приступ сомнений — неужто ты думаешь, что тебе удастся перехитрить эту банду? Пересилить надежный и проверенный наркотик, который размывает фун­ дамент твоей воли, и обмануть психиатра с мировым именем? Да, должно удаться, иначе все погибло. Веки смежаются. Реакция в крови идет теперь очень быстро, так что остается одно: раз Инга доминирует в подсознании — иначе я не назвал бы ее имени,— зна­ чит, надо выпустить ее на свободу, пусть делает что хочет, пусть царит над всеми другими дремлющими образами, и посмотрим, как это понравится Февралю. Пусть он доложит своему фюреру, что не смог выпытать ни словечка относительно Бюро Квиллера, но зато разузнал все как есть о ее гибкости, светлости и мрачности в ти­ хой розовой комнате, которая так поразила его, его удивленное умирающее лицо, берегись, Солли! Локти соскользнули с поручней. Мерцание золота. Двоящееся мерцание золота, белизна ее шеи, а люди маленькие, очень маленькие, семеро маленьких людей, меня зовут Квиллер, а ее Инга, расскажу вам о ней, расскажу вам все черное, такое черное, что вы возжаждете увидеть белизну ее длинного узкого тела в черном, но она женщина, или жизнь, или что-то мертвое, или еще малышка, пропахшая жженым мясом в бункере фюрера, мой умный Фабиан, у нее любовь с фюрером, сидящим верхом на черных глыбах, а она исходит в истоме, танцуя с привидениями под му­ зыку ночных барабанов, Инга, моя любовь, моя ненависть, загадка, тень в бренной телесной оболочке, и тело в черном и пустой бокал, чтобы я пришел к тебе еще раз, потому что я должен, должен гладить твою кожу, любовь моя, ненавистная любовь моя, говорю тебе, Фабиан, что ты дерьмо, тебе говорю, тебе говорю, тебе говорю! Я выбирался на поверхность, но вое перемешалось, будто три или четыре нега­ тива наложили один на другой, лицо ее отражалось в инкрустированной поверхно­ сти откидного столика. У человека, стоящего передо мной, была грива серебряных волос и красивые черные усики. Реальные и нереальные образы переплетались. Она царапала меня. Руку выше локтя жгло. Опять пришли сомнения. Что же реально, а что нет? Было ли вообще что-нибудь? Проплывали лица — Пола, Хенгеля, Брэнда — эти лица я видел только однажды. А вообще-то, видел ли их я? Кто они такие — Пол, Хенгель, Брэнд? Должно быть, они — плод моего воображения. Они пришли и ушли без всякого для меня смысла. Начинаю бояться, что сойду с ума. Мерцает золото циферблата. Жжет руку. Это ее ногти. Нет, игла. Они снова сделали мне подкожную инъекцию, пока я был в беспамятстве. Горит кожа. Снова эгот препарат плывет в крови, подкрадывается к мозгу. Другую руку что-то жмет. Слышно, как накачивают воздух. Это не Фабиан. Кто-то сжимает мою мышцу выше локтя. Чужие пальцы на пульсе. Сбросить их прочь! Нет сил... Люстра плывет по небу, миллионы звезд... Охватывает паника, взять себя под контроль. Теперь гнев, злость на себя за то, что поддался панике. Время, проверить время! Не вышло. Он держит руки по швам, не скрещены, как раньше. Грязный трюк! Обдумай, что означает жжение. Успокойся, иначе он тебя одолеет, Квиллер. Думай! Схема последовательности событий: был первый укол, эффективный период — 20 минут, снотворное, вероятно, пентотал. Никаких воспоминаний о допросе, кроме того, что спросили имя. (Странно: почему не допрашивали? Мо>цет быть, провал памяти?) В настоящем — выхожу из бессознательного состояния, помню, как во сне обнимал Ингу, вероятно, при этом скороговоркой комментировал, вопросов не пом­ ню. Предстоит — эффект второй инъекции и моя реакция на это, Очень важно уста-