Сибирские огни, 1968, №6

го народа, устремленного в едином молодом порыве ко взятию небывалых высот. «Л е­ тел через года тридцатые стремительный моторный век. И захотела стать крылатою страна саней, страна телег». Во всем счастливая стремительность, ду­ ш евная окрыленность, напряжение дел и учебы. И в этой общей радостной устрем­ ленности, в этой атмосфере свершений и побед возникает острый драматизм первого полета. «Полет! Из всех самостоятельных, из всех хороших и плохих, лишь три поле­ та знаменательных еще свистят в ушах моих». В этот полет вкладывает герой все свое влюбленное сердце, впервые безбоязненно раскрывает любовь свою — нет, не в словах, а в высших фигурах пилотажа, совсем по­ забыв о несовершенстве конструкции ф анер­ ного самолетика, «одетого в мадеполам». Д уш а поет: рядом сидит любимая, наступа­ ет счастливое опьянение высотой и властью неба. Лирический монолог напоен радостью, все слова пронизаны нежностью, интонация гибко их сплавляет в единый поток, несу­ щий музыкальную тему блаж енства и тор­ ж ества любви: «Лети, не бойся. Мной хра­ нимую, тебя, тебя, мою красу, тебя, тебя, мою любимую, в седьмое небо унесу». Нет предела мечте, бесконечно прекрасен мир, если ты молод, полон сил, если гы ле­ тишь с любимой и чувствуешь себя могу­ щественным, способным своей первой любви показать Седьмое небо. Недосягаемое ка­ ж ется близким, достижимым вот сейчас... «И вдруг: снижение.. Снижение... Близка земля... Кусты... Трава... Закон земного при­ тяж ения вступил в жестокие права». Катастрофа возникает в образе слепяще- багряного, чудовищного цветка, словно з а ­ полнившего всю Вселенную и с молниенос­ ной быстротой надвигающегося на твое счастье, на твой светлый мир, ломающего твою судьбу. И вот опять все недосягаемо: и Седьмое небо, и Любовь. Ж изнь любимой в опасности, а виноват лишь ты один. Ког­ да герой приходит в сознание, он видит ли­ цо своего друга Бориса таким [невным, слышит страшные слова его («Ж ива не для тебя!») и понимает, что все кончено. В сознании трех людей произошли ге необ­ ратимые сдвиги, которые развели пути лю­ бящих, и, может быть, навек. Лиш ь наме­ чая характеры, завязы вая первый сюжет­ ный узел, поэма о первой высоте заканчи­ вается символически: «Я звал — и слышала Земля: — М арьяна!.. Где ты?. Г д е ?.— Вы­ сокая любовь моя осталась на звезде» Слова финала таковы, что будто призы­ вают нас запомнить их для будущего. Их многозначность несомненна, однако раскры­ вается еще 'не скоро. Через год Вас. Федоров заканчивает вто­ рую главу поэмы «Ч уж ая жизнь». Опять втроем едут наши герои на военный авиа­ завод в глубину Сибири («Борис с М арья­ ною... и я, недавно ставший третьим лиш ­ ним»), Уже в начале поэмы возникает скользящий образ раненой птицы, который пролетит потом и по другим поэмам-главам «Седьмого неба». Все чаще, хотя и постепенно, подспудно нарастающ ая многозначность образов вы­ тесняет подробные описания. Вот идет ге­ рой на новоселье к Борису и Марьяне ту­ манной поймой Ангары и вскользь зам еча­ ет: «Был берег близкий очень низкий, а бе­ рег дальний был крутой». Именно здесь на­ ходит он рыжего котенка: «Друзьям в их новоселье я внес певучее, живое благосло­ вение свое». Именно это благословение вы­ зовет потом ответное благословение М арья­ ны, так легко разрушающее семейное счастье нашего героя. Пунктир символов, едва на­ меченных подтекстов создает укрепляю ­ щуюся из поэмы в поэму атмосферу глубо­ кого дыхания, образной наполненности, то­ го, что можно, назвать «образным колод­ цем»: сколько ни черпай, а он полон. В простом, без лишних слов, рассказе о чужом семейном счастье, об изменениях в облике любимой проскальзывает, будто мерцая, сумрачный свет любви, запрятан­ ной, ревнивой, угрюмой, но где-то полной трепетных надежд. И в мимолетных аф ориз­ мах, и в проходных наблюдениях постепен­ но вырастает единая цепь закономерностей, единый внутренний поток, сливающий сов­ сем будто и разнородные явления: «У цель­ ности особый звон. С каж у, не мудрствуя лукаво, единый действует закон в рождении цветка и сплава». Такое вступление настраивает на углуб­ ленное раздумье о каж дом последующем событии, каким бы малым оно ни казалось. И вот уже читатель видит, как «божествен­ ный дюралюминий» становится явно даж е обыденной повседневностью нашей авиации. Поэтический образ, сопутствующий расска­ зу о создании дюраля, неотъемлемо связы ­ вает этот процесс с большой любовью ге­ роя и с той страшной угрозой, что нараста­ ла с Запада. Ощутимо уже бряцали оруж и­ ем, уже «стал возноситься психопат с б а­ нальной воровскою челкой...», истерически вещ ая об арийском господстве. А молодая Россия побеждала свои прошлые горести, вырывалась из нищеты к изобилию, созда­ вала в немыслимые сроки свою индустрию. И молодые герои ее повседневности жили работой и любовью, даж е отвергнутой. «А я глядел на мир влюбленно, к М арьяне чувства укротив, но и в любви неразделенной есть возвышающий мотив». И опять герой уходит от страсти в нелегкую, но благород­ ную радость самоотвержения. Недаром в пору отреченья Наш ел я в русской старине Слова двойного назначенья: Судьба — ему. Судьбина — мне. Но образ подстреленной птицы все креп­ че вплетается в главную тему пронзитель­ ным лейтмотивом. Рассказы вая скуповато про новости тогдашнего заводского комсо­ мольского быта, поэт постепенно, легкими штрихами углубляет характеры . Вот тут-то