Сибирские огни, 1968, №6

Наделенный поэтическим чувством и легкокрылый, как херувим молодой,— мне каж ется браконьерским кощунством ловить эту рыбу даж е обычной удой! Хоть ныне лов его сетевой под запретом, хоть хариус и рыбацким уставом храним, однако туристам, гостям и поэтам дозволено вольно общ аться с ним. Так друг мой и спутник Ежи Путрамент — гроза мазурских и вод континентов всех — со спиннингом выходил на Байкал утрами, пытаясь свершить этот тяж кий грех! И я, у в аж ая рыбацкий азар т и славу, но беспокоясь за жизнь байкальских глубин, просил рыбака-лоэта покаяться в «Жичче В аршавы»1— скольких он байкальских ангелов загубил... II На берегу Б айкала кедр поднялся огромный. Снует по его стволу, по хвое кудлатой кроны рыж ая белка-летяга, как песенка-иркутянка. Та песенка и с дивчиной златоволосой схожа, нет, говорят, в Прибайкалье красивей ее, пригожей,— недаром парни всей стороны — все в нее влюблены. Идет та девушка по тайге, по нехоженной глухомани, и песенкою-иркутянкой медведей в капканы манит... Сидит гармонист под кедром, тоскует по деве этой, грустный мотив выводят трехрядки его лады : Вода ль голубее неба, Небо ль синей воды?.. Кедр подпевает ему баритоном, вторит горного эха хор. Наигрывает парень истомно мотив этот до тех пор, пока из таежного темнолесья не отзовется песней, как орешек из спелой кедровой шишки, не явится златоволосая, звонкоголосая байкальская та красавица. И вот уж с ладам и и с эхом голос ее сливается в славном байкальском вальсе... «Жизнь Варшавы» — польская газета.