Сибирские огни, 1968, №5

еще и другое. Пока они вместе ходили на задания, пока им удавались самые дерзкие налеты и диверсии,— все свято верили друг другу. Совместная борьба скрепляла друж ­ бу многих десятков очень разных по характеру людей. Но вот пришло поражение... Он видел, как отступала разбитая воинская часть под Луганском. Бойцы шли усталые, угрюмые, мелкими группами. Он подметил на их лицах непонятную замкну­ тость, отъединенность друг от друга. Они двигались вместе, но словно бы каждый сам по себе. Лишь теперь он осмыслил виденную картину: п о р а ж е н и е р а з ъ е д и н я е т , накладывает на людей печать обреченности. Простое это соображение вдруг приобрело для него глубокий и важный смысл. Он понял, что разъединен с друзьями не только стенами камер, а прежде всего п о.р а- ж е н и е м. Провал грозит раздробить их товарищество, их веру друг в друга. Если Соликовский добьется этого, что тогда?.. Каждый станет сам по себе. Тогда катастрофа... З з дверью — горлодерная матерщина полицаев, костоломные, с хрястом, удары приклада. И вдруг — плевок и глухой хрип: — Ух, падлы! Мало я вас погробил... Женька Мошков! Молодчина! Зйать нам дает: держусь твердо! Там девчонка не сдалась, вынесла пытку, здесь Мошков плюнул в рожи палачам... Ужас, душивший его, вдруг ослаб, схлынул с сердца. Зубы разжались. «...Я вас погробил» — вновь прозвучало в ушах. Значит, Женька все хочет взять на себя. — Нет, мы еще поборемся! — шевельнул он солеными от крови губами. Именно в эту минуту ему открылось: список у начальника.полиции Соликовского н е п о л н ы й ! На том оборванном листке могло вместиться столбиком фамилий пятнадцать-двадцать. Предатель знает лишь часть подпольщиков. Не все потеряно... Разве ж могло прийти в голову, что предатель хитрил: выдал вначале не всех, ко­ го знал. Из своей группы назвал только двух-трех! Чтобы не заподозрили. Дрожал, вспоминая, как его принимали в Молодую гвардию... «...Если ж е я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суро­ вая рука моих товарищей...» Пронзаемый болью в боку и плечевых суставах, он подполз к стенке соседней ка­ меры. Надо было узнать, кого туда поместили сегодня. Руку не поднять. Головой — раз, два, три... В ушах грохот и стон... Подождать, пауза. Еще два удара. Этим ус­ ловным стуком он вызывал друзей из дома на улицу. Никто не отозвался. Наверно, слабо бил. Собраться с силами, повторить. Звякнул запор двери. «На допрос!» — резануло его по сердцу прежде, чем раздался сиплый, пропойный голос полицая. Опять?! Но почему — за ним? Он только что оттуда!.. Мысли, как пиявки,— сосали, извивались, вилюжили. Казалось, они были не в го­ лове, а во всем теле. Как увернуться от допросов?.. Хотя бы оттянуть начало... Но тут ж е в душе поднялось отвращение, омерзение, будто пиявки в самом деле заползли в него. «Да что я — тварь дрожащ ая?!» Полицай пнул носком сапога в лицо: — Вставай! Удар высек в нем ответную ярость. Тело скрутилось в тугой, упрямый жгут. Ни брань, ни пинки не подняли его с пола. Полицай схватил за волосы и пота­ щил волоком. В кабинете следователя его ждал сам Соликовский — пьяный, бордовый, потный, как из парной бани. Мутные с желтыми белками глаза звероватого накала. Сам под­ нял с пола за ворот, поставил перед собой.