Сибирские огни, 1968, №5
Поскольку в каждом из нас — целый зоопарк! — неизвестно по чему начиная сердиться, довольно резко ответила я. Как всегда в таких случаях, когда я начинала терять равновесие, у всех Баклановых делались подчеркнуто-веселые лица, Семен Борисо вич тотчас проговорил шутливо: — Как это? Не помню автора!.. Как это? Не помню название книги!..— в тон ему договорила Ни на Ивановна. — Д а ешьте вы, ешьте! — заторопилась тетя Паша. — Гюстав Флобер,— сказал Баклан .— «Воспитание чувств». Тогда за воскресным обедом говорили еще о чем-то, смеялись, по том мы с Борькой опять пошли в порт, но вот эта часть разговора мне почему-то запомнилась. А почему, интересно, запомнилась?.. Ну, про лестницу, видимую и невидимую, которую человек преодо левает автоматически, не ставя это себе в особую заслугу, мне запомни лось из-за Борьки. В институте уже шли занятия, но каждый день, пере кусив дома после лекций, Баклан являлся в порт, как на работу. Этот случай, конечно, не имел общемирового значения, рядовой даже случай, но производительность у «бурлаков» подпрыгнула почти на тридцать процентов! На диспетчерском у Павла Павловича выделили для испытания баклановского устройства «бурлак» красивой и злой, властной и крикли вой Татьяны Гульцевой: инспекция регистра давно и настойчиво требо вала вычистить его котел, кран все равно приходилось останавливать на три дня. Помню, как все мы, девчонки портовского дома, завидовали красоте Татьяны, ее гордой походке, надменно-насмешливому взгляду холодных серых глаз. А я, маленькая дурочка, до хрипоты спорила, что моя мама красивее. Д аш а говорила, что у Татьяны совершенно римский профиль, в седьмом классе водила меня в музей, чтобы доказать. Я смотрела на скульптуру какой-то римлянки: действительно, у Татьяны такой же пря мой нос, и так же без излома, по одной прямой переходит в чистый и вы сокий лоб, и глаза большие, так и чувствуется в нйх надменный холод, полный овал лица, пухлые губы и — тяжелый подбородок. Это мне он ка зался тяжелым, Даша-то спорила, что совсем и нет. А теперь и я по нимаю, что Татьяна красива настоящей и редкой красотой, которая со храняется до глубокой старости, не меняется ни от ее настроения, ни or того, похудела или пополнела она. Тогда спорила я потому, что мне было неприятно надменное высокомерие и'римлянки, и Татьяны. И еще, ко нечно, никак уж не могла я признать, что Татьяна красивее, уступить, так сказать, ей первенство, которое принадлежало маме. Такая уж я была девчонка... Может, я и ошибаюсь, но и тогда уже, кажется, я смутно чувствовала: и мамино лицо бывает чем-то похоже на лицо Татьяны, на лицо той римлянки, и поэтому спорила особенно ожесточенно. Сейчас мне понятно, что выражение крайней строгости, какой-то внутренней на пряженности, которая выдавалась мамой за деловитость, походили на холодность, надменное высокомерие Татьяны. Вот против этой похоже сти, сама того не понимая, я и спорила тогда с Дашей. ^Татьяна лет на десять-двенадцать моложе моей мамы, замужем не была, любовь ни с кем не крутила, как говорится, хотя иногда/ее видели то с одним, то с другим мужчиной, которые как-то быстро и бесследно исчезали. Жил а Татьяна со старушкой матерью, которая год назад умер ла, и Татьяна осталась совсем одна. Работает хорошо, в бригаду ее кра на многие стараются попасть: заработки обычно высокие, а с неприят ной холодной отчужденностью Татьяны приходится уж мириться. 6 Сибирские огни № 5 81
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2