Сибирские огни, 1968, №5

мые ребята вовсю записываются на целину, на новостройки, вообще лезут в самые трудные места. Это — романтика: бороды, гитары, песенки. Где- то даже мода: обыденная жизнь, дескать, чересчур спокойна для меня, хочу поближе к огоньку. Пусть я зарос до самых глаз, курю трубку, но­ шу гитару, как винговку, за спиной, выкинул дома ноцмальНую кровать и сплю на раскладушке, до смерти боюсь громких слов, но делаю-то при всем этом я именно то, что от меня и требуется, что и «надо» делать, и делаю это хорошо. О'б этом в конце диспута я и сказала. Любочка Самохрапова, Федя Махов, еще кое-кто пошли на курсы, как шагнули на ступеньку, которая должна облегчить им дальнейшее продвижение по жизни. В данном конкретном случае: поступление в ин­ ститут. Женя Шубин, Венка Рыбин, другие ребята пошли просто потому, что все идут: имело место, хоть и в завуалированной форме, /Чувство стадности. Особенно тщательно замаскированное у критичного и само­ критичного лентяя Жени Шубина. И вот во второй половине июля,— вступительные экзамены в вуз в августе, обстановка, надо сказать, накалилась довольно-таки сильно. Я-то занимала четкую и ясную позицию: порт учил нас не для того, чтобы мы обманывали его, убегали, не доработав одной-единственной навигации. Для подтверждения своих слов во всеуслышанье заявила, что сама в институт не пойду, останусь работать в порту, хотя прав имею побольше, чем другие: школу окончила 'с золотой медалью. • Но у меня и не было настоящей тяги в институт, как ни стыдно это. Я понимала, что человек должен учиться, тогда и отдача от него увели­ чится. И знала, что смогу поступить в институт, смогу учиться и закон­ чить его, стать инженером, врачом или учительницей. Но, во-первых, мне было все равно, кем: инженером, врачом или учителем. Хотя, дума/о, что на любом месте я бы работала с пользой для дела. А, во-вторых, я была счастлива своей семейной жизнью и — очень хотела ребенка. А' в-треть­ их: и это, пожалуй, главное, я по-настоящему полюбила свою работу, всю напряженную и бодрую, иногда трудную обстановку порта! Мне по-прежнему нравилось вместе со всеми идти на смену, ехать на катере на кран, стоять за рычагами его, живя в напряженно-бодрящем рокоте машины, лебедки, могучих движениях стрелы, грейфера, которые будто становятся продолжением твоих рук, всего тебя, в сотни раз увеличивая твои силы, возможности!.. После смены или в обед, в редкие перерывы, вместе со всеми сидеть на понтоне, чувствуя приятную усталость, щуря глаза на блестящую под солнцем воду, испытывая ощущение удовлетво­ ренности от только что сделанного. Как-то в такой момент Баклан задумчиво проговорил: — Странно иногда получается... Вот Лида Парамонова, корреспон­ дентка нашей газеты: факультет журналистики кончила, изучала фоль­ клор, а мудрость его — будто мимо нее прошла... Галина Тимофеевна не захотела, чтобы Лида писала про нее ста­ тью: исполнилось двадцать пять лет работы Галины Тимофеевны в пор­ ту. Лида приехала к нам на краны, деловито достала блокнот, авторуч­ ку, сказала неторопливо: — Я, конечно, в общих чертах знаю вашу биографию, Галина Тимо­ феевна, а всс-таки повторите ее вкратце для порядка. Галина Тимофеевна покраснела, поспешно поправляя платочек на седых волосах. А я почему-то сразу же вспомнила, как приехала впер­ вые на работу. Галина Тимофеевна сидела на низенькой скамеечке и вя­ зала, я еще сказала громко и презрительно: «Дача!» А она назвала меня зажигалкой, потом сказала: «Работа судороги не любит, девка!»