Сибирские огни, 1968, №5

нет, если ты заплатил за проезд, едешь, не нарушая правил. И он уже давным-давно забыл, что сделал тебе замечание, напомнил о необходи­ мости платить за проезд. У него пассажиров — целый вагон, это его работа — делать замечания, если нарушают правила, а ты все кипятишь* ся втихомолку, не в силах справиться с собственным гонором! После случая с премиальными Семена Борисовича моя кипучая дея­ тельность по хозяйству помаленьку улеглась. Я даже сумела сломить свой гонор, в воскресенье за общим обедом сказала: — Спасибо, Семен Борисович, не потребовались,— и протянула ему деньги через стол. — Ну что ж...— просто сказал он и кинул пачку на рояль. — А некоторые картины ты правильно перевесила,— великодушно успокоила меня Нина Ивановна. • — Может, не будем возвращаться к этому вопросу?..— попросил родителей Баклан и под столом потихоньку взял мою руку. — Я всегда знала, что ты умная девочка! — с благодарностью ска­ зала мне тетя Паша и даже чуть не прослезилась. Пустяк? Пустяк. А не остановись я вовремя, к чему бы это могло привести в нашей семейной жизни? И не с таких ли вот пустяков начи­ наются иногда разлады, которые вообще заканчиваются разводами?.. И все-таки причиной для этого позорного случая с солдатиками явились опять-таки разговоры за столом во время этих самых общих обедов. Сначала как-то был разговор о постимпрессионизме, а я вынуж­ дена была молчать, не знала, что это такое. И, как вы понимаете, меня это обидело. Потом о первом исполнителе роли Хлестакова и лучших исполнителях этой роли вообще. А Нина Ивановна еще и успокаивала ме­ ня, сказала «на публику» этакую общую фразу: — Ну, разумеется, я знаю все эти детали, потому что сама рабо­ таю в театре. Опять-таки привычка «держаться с достоинством», природная обид­ чивость и вера в правильность волевого нажима меня подвели. Некоторое «хамство в душе», похожее на отношение к кондуктору после его справедливого замечания, я все-таки не могла в себе побороть. И когда мы с Бакланом пришли в нашу комнату, я полезла зачем-то в шкаф, увидела солдатиков... Секунду глядела на них, расставленных аккуратно, с любовью, как в детстве, и — даже затрепетало у меня в груди: рассчитано-неспешным, мстительным и грубым движением сгреб­ ла их с полки в подол, отнесла и высыпала в мусоропровод. И когда сгребала их, несла в подоле, сыпала в мусоропровод, помнила, как на меня поглядел Баклан и — ничего не сказал; помнила его слова: «По­ нимаешь, Лена, я ведь с ними вырос!..» Еще успела удивиться, почему у меня самой не осталось любимых игрушек с детства, а у меня ведь их было много... Д аж е и о том помнила, как Баклан давным-давно, в школе сказал мне: «Какая же ты жестокая!..» И — все равно не могла с собой справиться, била по самому больному, била лежачего!.. И кого? Б а к ­ лана!.. , Ну, ладно, плакать-то все-таки надо перестать, лучше на будущее выводы сделать настоящие... Как это Семен Борисович сказал?.. — А знаешь, Леша, ведь бывает испытание не только трудностя­ ми, а и счастьем. Почему же у нас с мамой ни разу не возникло разговора о неза­ щищенности человека, о повышенной самозащищенности других людей?.. То есть, с одной стороны, мама говорила, что недосказанность порож­ дает ложь, что надо говорить все и до конца. А с другой — мы с мамой никогда не говорили о деньгах, не похоже ли это на ханжество?..