Сибирские огни, 1968, №5

та». На этот раз не нужно и обращаться к дополнительным источникам. Открываем тот же сборник (стр. 537) й узнаем: во- первых, Георгий Суворов «в начале Отече­ ственной войны служил в прославленной Панфиловской дивизии. В бою под Ельней был ранен. После госпиталя, весной 1942 го­ да... попал на Ленинградский фронт»;— стало быть, не «возвращался» на него, а попал впервые; во-вторых,— что «погиб он при переправе через Нарву, 13 февраля 1944 года»,— согласитесь, что с осени сорок первого прошло уже не «каких-нибудь не­ сколько месяцев» (как сказано в предисло­ в и и ),^ как-никак два с лишним года. Пойдем дальше. Стихотворение Мирзы Геловани «Разговор с Иори» (перевод Ю. Полухина) все написано классическим пятистопным ямбом, с традиционной — и очень строгой — рифмовкой: первая стро­ к а— с третьей, вторая — с четвертой. И вдруг... Я был мальчишкой озорным и звонким, И по утрам с бузиновым ружьем. Как взрослый, пояском затянут тонким. Я с другом прибегал сюда. Не правда ли, четвертая строка обрыва­ ется несколько неожиданно — не хватает и стопы, и рифмы. Может быть, так во всем стихотворении? Но нет, дальше все — стро­ го и точно, без всяких отклонений от раз­ мера. В чем же дело? Неужто Геловани и его переводчик Ю. Полухин так небрежны к форме? А быть может, слово просто поте­ рялось, и было так: Я был мальчишкой озорным и звонким, И по утрам с бузиновым ружьем. Как взрослый, пояском затянут тонким, Я с другом прибегал сюда вдвоем* (подчеркнуто мной.— А. К.). В стихотворении Бориса Кострова «В разведке» — от начала до конца — четкий балладный ритм: Во фляге —лед. Сухой паек. Винтовка, пять грана-,, И пули к нам наискосок Со всех сторон Летят. И только во второй строфе происходит что-то неожиданное и не вполне понятное: Быть может, мир —• И Тронет сердце Смерть. Это — уже переход в иной ритм, к пя­ тистопному ямбу. А дальше вновь — воз­ вращение к типу баллады; Нет. я об этом не привык Писать стихи и петь. А ведь в подлиннике было не так. Былое Быть может, час, быть может, миг,— и т. д. (часть текста, утерянная при пуб­ ликации, выделена.— А. К.). Такие же явные — с нарушением разме­ ра, рифмы и даж е смысла — пропуски на­ ходим еще на стр. 129, 212, 245, 266, 323, 391, 453, 454 и др. Начинаешь всерьез сом­ неваться: а читали ли составители коррек­ туру? Я не пытаюсь здесь, разумеется, редак­ тировать уже опубликованные стихи. Я го­ ворю именно о явных, недопустимых не­ брежностях в публикации, связанных, как правило, с отсутствием проверки —если не по оригиналам, то хотя бы по прижизнен­ ным изданиям, с механическим, бездумным переносом чужих опечаток и искажений, либо с добавлением своих. Но и в тех слу­ чаях, когда оригиналов (рукописей) не со­ хранилось и опечатки оказались «кочующи­ ми» из издания в издание,— составители и редакция такой авторитетйой антологии обязаны были в комментариях указать на хотя бы самые явные искажения, предло­ жить хотя бы наиболее несомненные ис­ правления... Этого сделано не было. Напротив, к ста­ рым, «привычным» искажениям добавились новые. Обидно, если они пойдут теперь гу­ лять по свету дальше — со ссылкой на столь авторитетное издание. А ведь пойдут! И статьей не остановишь; не приложишь ж е ее теперь к вышедшей книжке вместо заме­ ченных опечаток... Разные издания, разные достоинства, разные «огрехи». А в целом... Лишь за­ крыв последнюю страницу, понимаешь, чем были для тебя, читателя, дни, прожитые за этими страницами... Когда-то, в те грозные годы, Твардов­ ский угадывал, как потомки окажут, дивясь прошедшей были: Какие были времена! Какйе люди были! В книгах, о которых шла здесь речь, пи­ сатели и журналисты — солдаты того вре­ мени— встают не былинными богатырями, «без нимба светлого на лбу». Но нелегкий и прекрасный опыт их жизни входит в со­ знание потомков со страниц, выстраданных ими, оплаченных зачастую их кровью и пе­ реживающих сегодня второе рождение. Живой опыт, живые страницы, живое на­ следие...