Сибирские огни, 1968, №5

«Автор как будто говорит читателю: «Посмотрите, как остро я об этом напи­ сал». А эта тема не терпит такого с собой обращения: когда имеешь с ней дело, должны отпадать малейшие помыслы о ли­ тературном эффекте». В общей постановке вопроса В. Алек­ сандров, несомненно, прав. Однако, прямо­ линейно противопоставляя мироощущение, выраженное в заслуженно полюбившихся ему рукописях фронтовиков, тому, что вы­ ражено в процитированных строках (при­ надлежащих, как он сам отмечает, «тоже' фронтовику, но непохожему» на авторов разобранных им рукописей), критик, на мой взгляд, впадает в упрощение: абсолютизи­ руя одно мироощущение, выдавая его — и только его — за народное, он не отвечает на вопрос: выражением чьих же — в таком случае — чувств явились вышеприведенные строки Гудзенко, не учитывает ни своеоб­ разия яути поэта, ни типичности его миро­ ощущения для многих его читателей и то­ варищей по фронту. Если для таких людей как Колодников и Зуев (чьи рукописи В. Александров так глубоко и точно проана­ лизировал) или как тот же капитан Зотов, стихи которого я только что цитировал,— людей, не отравленных в прошлом книж­ но-плакатными представлениями о войне, не существовало и проблемы борьбы с ложной красивостью, фанфарностью в ее изображении, то для Гудзенко правдивое изображение войны было невозможно без преодоления — полемически заостренного — книжно-романтических представлений о ней. То, что критику показалось кокетством, «игрой» на остроте темы, было в действи­ тельности закономерным этапом пути поэта, его творческих и жизненных исканий, эта­ пом, бее которого не было бы и позднего Гудзенко. И подобные чувства были свой­ ственны не ему одному, а и немалой части читателей, главным образом интеллигентов, студенческой молодежи и т. д., пришедших на войну в порыве восторженного патрио­ тизма, но не представлявших себе понача­ лу ее подлинного лица и на фронте мучи­ тельно, ценой большой, а не малой крови, продиравшихся к правде, без которой не было бы и победы. Отказать, вслед за В. Александровым, подобным стихам и выраженным в них чув­ ствам в народности — было бы столь же неосмотрительно, как и пытаться абсолюти­ зировать их, утвердить их всеобщий харак­ тер. Не вернее ли, не впадая в грех одно­ сторонности, видеть в многообразии чувств и мыслей военной литературы верное отра­ жение многообразия души народной, чувств и мыслей народа на войне? 3 Том 78 «Литературного наследства» — «Советские писатели на фронтах Отечест­ венной войны»— охватывает произведения, написанные во время войны и прежде не публиковавшиеся (исключение сделано лишь для нескольких написанных позже воспо­ минаний). Нельзя не отметить, что издание со строгими научно-академическими тради­ циями впервые обращается к материалу, столь близлежащему во времени,— это за­ служивает, разумеется, всяческой под­ держки. Один из важнейших, принципиальных уроков, который можно извлечь из этой книги, состоит в том, как важно для со­ временного исследователя последовательно соблюсти принцип историзма. В предисло­ вии, предпосланном тому, Константин Си­ монов, Алексей Сурков, Николай Тихонов справедливо указывают, что в отказе от издания в годы войны произведений, впер­ вые появляющихся сейчас на страницах то­ ма, Следует видеть отражение не только условий «военного времени и военной цен­ зуры, но и собственное воззрение писате­ лей на то, что своевременно и что несвое­ временно и нецелесообразно было преда­ вать гласности в разгар жесточайшей и на­ чавшейся для нас тяжелыми поражениями войны». Хотя сегодня, как подчеркивают авторы предисловия, «мы на многое смот­ рим другими глазами, чем тогда... о многом в состоянии написать глубже, шире, исто­ рически справедливее... это не уменьшает, а наоборот, увеличивает ценность искрен­ них свидетельств того времени с их сумя­ тицей первых непосредственных впечатле­ ний, с их невольными преувеличениями и преуменьшениями и даж е заблужденкями, и с их — и это самое главное — верой в народ, в армию, в партию коммунистов, в непременную, несмотря ни на что, победу над фашизмом... История есть история,— и это относится не только к истории фактов, но и к истории чувств». Этот принцип проведен в томе действи­ тельно последовательно, и каждый из его участников предстает на страницах книги таким, каким был — как думал, как чувст­ вовал, как жил — тогда. Отсюда и хорошая творческая «разность», в которой даж е не­ достатки выступают как продолжение до­ стоинств. (Интересно было бы сравнить в этой связи флотские записи первых дней войны Вишневского, Соболева, Бондари- н а— такие близкие по материалу и такие несхожие). Мы найдем в книге и пламен­ ную патетику радиоречей Вс. Вишневского, и пронзительную меткость наблюдений в записных книжках Василия Гроссмана, Вас. Субботина, Елены Ржевской. Не пуб­ ликовавшаяся прежде глава из романа К. Симонова «Дни и ночи» раскрывает идейную и душевную предысторию Сабуро­ ва в сложные предвоенные годы. Странное, неповторимое чувство испыты­ ваешь, перелистывая страницы тома. Чи­ таешь вступительную статью Б. Бялика «Подвиг советской литературы», рассматри­ ваешь фотографии, рисунки, академически строгие, бесстрастные примечания, список иллюстраций, именной указатель... Все — «как у людей», то бишь как и в других то