Сибирские огни, 1968, №5

6 строк,— 6 строк, свидетельствующих о том, что идти в это время невозможно, и — как неожиданный вывод — итоговое двустишие: Вот через этот безответный мраь Я двинусь в путь, лишь тьму прорвет ракета. Эта тема прорыва — через тьму к све­ ту — пронизывает все творчество Суворова. Тема давняя, блоковская, заново и по-но­ вому запрограммированная Временем, но как нельзя лучше отвечающая всему облику Суворова, духу его творчества: Покамест новая тревога Не прогремела надо мной, Дорога, дымная дорога — Из боя в бой. из боя г бой. В его суровой поэзии неожиданны и не­ обыкновенны золотые, радужные краски мира, добра, света. Костры солдатских привалов вырастают в его стихах до сим­ вола, их движение — это и есть движение добра и света: Я вспомню миг, когда впервые, Как миру светлые лары. Летучим роем золотые За Нарву перешли костры,— пишет он по праву, вспоминая прорыв Л е­ нинградской блокады «с суровостью сиби­ ряка». Но к этому царству света надо именно прорываться,— такова суровая диалектика войны И именно она определяет силовое поле его поэзии, замыкает ее вольтову ду­ гу. От «красной ракеты» — сигнала наступ­ ления — дрожит «седое море мглы», «во­ роненые стволы» орудий приближают «баг­ ровый час рассвета»; «через Неву летел огонь гремучий и за Невою черной смертью мерк»,— и сама пехота переходит через Не­ ву не только для того, чтобы очистить ее берега от фашистов в рукопашной схватке, но и для того, Чтоб, растопив навеки день вчерашний. Встал новый день над трупами врага. Это силовое поле с большой, поистине трагической вилой развертывается в малень­ ком стихотворении, заключающем раздел, посвященный Суворову в сборнике «Двад­ цать лет спустя». Оно занимает всего 3 строфы (Суворов вообще немногословен), и мне хочется привести его здесь пол­ ностью: Мы тоскуем и скорбим. Слезы льем от боли. Черный ворон. Чертый дым. Выжженное поле. А за гарью, словно си, г,— Ландыши без края Рухнул наземь человек,— Приняла родная. А за гарыо тишина... Ветер бьет крылатый. Белых ландышей В 'льа Плещет над солдатом Антитеза снова обнажена до предела: вначале «Черный ворон. Черный дым». В конце'— «белых ландышей волна». Но путь к этой волне, к этому крылатому ветру — через жизнь солдата, рухнувшего наземь, на родную землю. Путь славный и горький, которым пришлось пройти — среди дру­ гих — и автору этого стихотворения... Мне хотелось бы закончить разговор о характере героя, вырисовавшегося во фронтовых стихах, с которыми мы здесь встретились, иногда заново, а иногда и впервые,— ссылкой на опубликованное в т. 78 «Лит. наследства» (в разделе «Стихи с переднего края», с предисловием Вс. Р ож ­ дественского) стихотворение капитана-фрон- товика В. Зотова «Смерть солдата». Зотов пишет о печальном, но пишет скупо, сдер­ жанно и точно, без надрыва и истерики: Бывает так — еще не бой. Передний край еще спокос", А срезан пулею слепой Упал на дно окопа воин. Застыл солдат, недвижно прям, В покое нерушимо пр' чном. И руки вытянув по швам Он перед отпуском бессрочным. За этой сдержанностью, некрикливо- стью — то же душевное целомудрие, кото- торое было хорошо раскрыто в статье по­ койного критика В Александрова «Фрон­ товые рукописи».. Здесь мне хочется сделать одно поле­ мическое отступление. Важнейший вывод, к которому приво­ дит анализ поэзии Великой Отечественной войны,— вывод о богатстве и многообра­ зии души народной на войне. И нет ничего ошибочней, чем пытаться свести это много­ образие индивидуальностей к одному, пусть несомненно привлекательному, человеческо­ му типу, объявив лишь его нормой, а все остальное — отклонениями от таковой. Между тем на практике подобная норма­ тивность оказывается весьма живучей, про­ никая подчас даже в работы, в целом пре­ восходные. Вот пример. В статье «Фронтовые рукописи», на ко­ торую я только что ссылался,— статье, на­ писанной еще во время войны, но опубли­ кованной впервые лишь в 1963 году («Но­ вый мир», № 2), а затем в сборнике «Жи­ вая память поколений» (ИХЛ, М . 1965), B. Александров глубоко и точно пишет о том, с какой естественной строгостью и це­ ломудрием, мужеством переживания, сдер­ жанностью выражения фронтовики говорят о смерти, гибели в бою. Это народное вос­ приятие критик резко противопоставляет книжно-интеллигентскому, как бы кокетни­ чающему со рмертью, бравирующему остро­ той разговора о ней. В качестве примера последнего приводятся следующие строки C. Гудзенко: Бой был короткий А потом Мы пили водку ледяную, И выковыривал ножом Из-под ногтей я кроп чужую, В. Александров так комментирует эти строки: