Сибирские огни, 1968, №5

Ты стужи мне долю ее отдай, И голода, и свинца! (И з фронтовых стихов Сергея Хмельницкого) В отрывке из неоконченного романа Хмельницкого «Завещанный путь» (дати­ рован 1943 годом) герой пишет любимой: К последнему, Уленька, я подошел рубежу, Но стонет железо: «Н айду его, спать уложу!» Нашло. Среди поля я лег. Обо мне не печалясь, Нескошенных трав стебельки надо мною качались* Глядели очами незрячими травы в росе. К ак длинный покойник лежит на ничьей полосе. И ты не дождеш ься. Но был я душой дивизиона, И я возвращусь. Я приду к тебе с Волги и с _ „ Дона, С Невы, отовсюду, где рать уцелела моя, И каждый, стуча, тебе скажет: «Открой, это я!» И ты, что была мне невестой, сестрой и женою, Открой свою душу для всех, кто сраж ался , со мною. (Подчеркнуто мною,— А. К.). Лирический герой стихов, о которых идет разговор, отнюдь не безгрешен. В его ха­ рактере отразилось Время со всеми его противоречиями. Авторы стихов — доста­ точно близкие своему герою — сами это чувствуют. Они были против того, чтобы их выдумывали, приукрашивали, припудрива­ ли. «Все равно прорвемся мы»,— обещали они потомкам (Павел Коган). В главном — они были верны своему времени, и их про­ рыв в будущее объясняется не отрывом от времени, а силой' и искренностью его во­ площения. То, что написано Коганом в 1937 году, относится и не к нему одному: Так пусть же в горечь и в награду Потомки скаж ут про меня: «Он жил. Он думал. Часто падал. Но веку он не изменял». (И з вступления к поэме кЩорс») Стихи сборников отражают не только эволюцию личности лирического героя, то, как движение времени отражалось в его душе, но и эволюцию личности самих поэ­ тов, в том числе и эволюцию поэтики. Мне приходилось уже однажды, разбирая сбор­ ник «Сквозь время»1, писать о том движе­ нии от книжно-романтического восприятия войны к ее реалистически точному вопло­ щению, которое пронизывает, скажем, по­ следние стихи Кульчицкого: Я раньше думал: лей.енант Звучит: «Налейте нам!» И, зная топографию. Он топает по гравию. Оказалось же, что — Война совсем не фейерверк. А просто — трудная работа. Когда — черна от пота - вверх Скользит по пахоте пехота. Это характерно не только для Кульчиц­ кого. Готовность поколения к войне, к бою звучала и в юношеских стихах Всеволода 1 А. К о г а н . Сквозь время. В сборнике «Ж и­ вая память поколений». ИХЛ, М., 1965. Лободы (цикл «Война»), Но то была го­ товность еще немного книжная, война вы­ ступала в метафорах «удушливого зелья», «витых труб», тучи, изорванной, как ветер (стихотворение «Долг»), Но вот пришла война не в книге, не в речах — в жизни. Пулеметчик Лобода прошел путь от Ленин­ града до Латвии, почувствовал не только горечь отступления, но и радость побед. С какой пластикой и в интонации, и в ритме воплощено это в стихотворении «Начало» (написанном незадолго до гибели): Стволам и людям горячо. Но мы в азарте. Кричим наводчикам: «Еще! Ещ е ударьте!» Дрожит оглохшая земля* Какая сила Ручьи, и рощи, и поля Перемесила! Одна из самых ярких, талантливых, обаятельных молодых поэтических индиви­ дуальностей той поры раскрывается нам в поэзии Георгия Суворова — сибиряка, за ­ щищавшего Москву, оборонявшего и осво­ бождавшего Ленинград и павшего неза­ долго до победы, через несколько дней после того, как им было написано широко ныне известное стихотворение «Еще утрами черный дым клубится». Заключительные строки этого стихотворения — «Свой доб­ рый век мы прожили, как люди, и для лю­ д ей »— 'стали формулой; сегодня их цити­ руют, кажется, и те, кто .знает поэзию Су­ ворова лишь понаслышке,— цитируют из вторых рук. Строки и в самом де­ ле превосходные. К сожалению, так быва­ ет нередко, они несколько заслонили в на­ шем восприятии остальную поэзию Суворо­ ва, а это и несправедливо, и попросту — неверно. Суворов шел к этому образу-фор­ муле, шел своей короткой, но нелегкой жиз­ нью и своей поэзией. Стихи Суворова,,представленные в сбор­ никах «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне» и «Двадцать лет спустя», относятся в основном к военным годам. В сущности — только начало пути! Но человек, раскрывающийся в этих стро­ ках, взросл, мужественен, суров и тонок одновременно. Его любовь к жизни, к Ро­ дине — строга и немногословна: она дей­ ственна. Тема преодоления иллюзий, столь важная для некоторых других «молодых», в творчестве Суворова почти не занимает места. Видимо, он был не только старше по анкете, но и зрелее большинства, своих сверстников. Д а и Сибирь— не Москва: к романтике, наподобие гриновской, не рас­ полагает, зато с самого начала проверяет делом, жизнью, и проверяет сурово. С ме­ телью, с ее «безответным мраком» он столк­ нулся впервые не на войне, а до войны, знает цену и ей, и себе. И — никого не хочет за­ пугать, просто предупреждает, что она та­ кое — метель войны, в которой «конца тя­ желым белым хлопьям нет... И заметает след к моей тяжелой полумерзлой щели... И не увидишь друга в двух шагах». Всего